Дарья Афанасьева - Дом дураков
Кемет задумался. Мы почти подошли к Храмовой площади, когда он хмыкнул, и покачал головой:
— Нет, не похож. Так что же мне принести ему?
— Близится зима. В горах будет холодно. — Я указал на шерстяную лавку. — Купи ему добрый плащ.
Храмовая площадь была вымощена каменным стеклом, так что в солнечные дни, такие, как сейчас, свет играл на гранях булыжника. Стоящему у края этого великолепия казалось, что перед ним раскинулось огромное озеро, из которого утесом поднимался Храм Всех Богов. По "водной глади" неспешно бродили паломники. Храм Всех Богов был в каждом городе и даже в каждой деревушке, но разница между ними была разительной. В деревнях это были, как правило, скромные рубленные или каменные домики, с полочками или нишами в стенах, куда ставились маленькие алтарики или статуэтки вроде той, что была у Успела. В городах храмы были повнушительнее, и архитектурой стремились уподобиться великим храмам вроде того, что был в Шаторане. Столичный Храм Всех Богов был построен на этом месте, возможно, задолго до появления здесь города. В летописях, во всяком случае, упоминалось только о его ремонте. Мостовая из каменного стекла была оплачена из казны около ста лет назад, я даже видел смету в архиве. Тогда же была обнаружена трещина в основании фундамента. Как именно решили эту проблему, осталось для меня тайной, но здание стоит до сих пор.
Мы подошли к храму с южной стороны. Этот вход считался сейчас центральным, поскольку именно у южных ворот стояли статуи Ормина и Неройды. Боги сидели друг напротив друга. По легенде, они любили друг друга, но, будучи чистыми воплощениями мужчины и женщины, они не способны понять друг друга, и оттого любуются друг другом издали. Что-то в этом действительно было, вот только у Неройды было крайне недовольное лицо, а у Ормина глаза были осоловелые, будто с недосыпа или похмелья. Впрочем, это придавало композиции особый шарм. Эдакая инсталляция на тему: "Где ты всю ночь шлялся, негодяй?!"
Статуя Сорима стояла довольно далеко от входа, и паломников возле нее видно не было. У бога торговли был в Столице собственный храм, и рядом со статуей топтался только дежурный жрец.
— Дозволено ли мне приблизиться к алтарю, дабы вознести свою молитву и принести достойную жертву? — Ритуальная фраза, от частого повторения в этих стенах уже превратилась в некое подобие заклинания, и я старательно выговаривал каждый слог.
— Дозволено. — Жрец благосклонно кивнул и с любопытством посмотрел на корзину в руках Успела.
Пост возле статуи Сорима в Храме Всех Богов был для жреца весьма скудным источником личного обогащения. Не иначе, бедолага чем-то провинился. Конечно, по-настоящему ценные вещи никто из жрецов прикарманивать не решался, но еда и мелкие безделушки растаскивались в мгновение ока. Я опустился перед статуей на одно колено.
— Сорим, — зашептал я, — в долгом пути мне потребуется заступничество. Не делом твоим, но именем. Позволь мне называться твоим последователем.
Я сделал знак Успелу, и тот поставил на алтарь блюдо с пирожками, а рядом пристроил огромный тубус. В футляре была роскошная карта Теморана. Это была почти точная копия с карты, составленной шпионами Визариуса. Для торговцев Шаторана это было весьма существенное подспорье в работе. Можно было, конечно, принести и что-нибудь поскромнее, но я руководствовался старой пословицей: "Сэкономил на жертве — раскошелился на похороны". Жрец с любопытством посмотрел на тубус и с вожделением — на пирожки. Каких-либо знаков благосклонности Сорим не выказал, но и каменным посохом по макушке не стукнул, что было расценено мной как знак согласия.
Дальше наш путь лежал к статуе Морока. Успел вопросительно посмотрел на меня, затем в сторону выхода. Я прикинул в уме. Мы могли выйти на улицу, обойти храм и войти в восточные ворота, а могли пройти до конца южный коридор и, минуя Зал Оракула, пройти прямо в восточный. Расстояние выходило примерно одинаковое. Я нерешительно потоптался на месте, и двинулся вглубь храма. Успел поплелся следом.
Южное крыло храма традиционно принадлежало богам стихии земли. Эта стихия не слишком щедро одаривала, но и спрашивала не строго. Всего за два-три столетия средней руки адепт мог заделаться небольшим божком. Толку от такого покровителя было чуть, но все-таки, хоть и мелкий, а бог. От того в южном крыле богам было тесно. На весь коридор набралось от силы с десяток серьезных богов, вроде Сорима или Неройды, остальные покровительствовали мелким ремесленным общинам. Почти возле каждого алтаря крутился жрец. Кемет с восхищением смотрел на пышно одетых жрецов и пестро раскрашенные статуи и алтари, а меня от всего этого изобилия пробирала дрожь. Кто-то из них проявит упорство и, возможно, примет покровительство над ремеслом или чувством, или государством, но большинство исчезнет без следа. Сначала, вон по той лестнице, что в конце крыла, его статую стащат вниз, на подземные уровни, где она будет опускаться все ниже и ниже, пока не окажется в самом низу, где ее благополучно и позабудут. Для молодых богов это верная смерть.
Обойдя лестницу, мы прошли вдоль стены Зала Оракула и вышли в восточное крыло. Здесь алтарей было заметно меньше, и жрецов видно не было. Вода жестока к своим адептам. Даже простые последователи сильно рискуют. Вода читает мысли, следует логике и не приемлет обмана. Только такие прямые и открытые люди, как кеметы могут без страха поклоняться ей.
Успел долго стоял перед статуей Морока в полном остолбенении. Кеметы привыкли видеть своего покровителя солидным мужчиной в годах, а Морок из Храма Всех Богов в Шаторане был молод и гибок. Он восседал прямо на собственном алтаре, свесив босые ноги и склонив голову на бок, будто прислушиваясь к чему-то. И все же, это несомненно был он. Успел пристроил сложенный шерстяной плащ в центре алтаря, опустился на оно колено и забормотал какую-то молитву, я же положил поверх плаща кулек с леденцами и встал в стороне.
Он сидел на камне, опустив ноги в ручей, и прислушивался к журчанию воды. Стихия уже тогда говорила с ним. Ирена водила углем по бумаге, и я, заглядывая ей через плечо, видел, с какой тщательностью она прорисовывает его тонкие пальцы. Меня мучила ревность. Раньше беременные женщины казались мне безобразными, а теперь я чувствовал, как неровно стучит у меня в груди сердце. Морок вздрогнул, будто очнувшись, и легко вскочил на ноги.
— Идемте, скоро начнется дождь. — И ушел вглубь парка, не обернувшись.
Я помог Ирене подняться. Она отдала мне планшет с рисунками и огляделась.
— Через ручей я больше не пойду, — она тяжело вздохнула и поморщилась. — Как же толкается… Что я буду делать, когда начнутся роды? Я сойду с ума от всего этого. Никаких больше детей. Нет. Определенно, никаких детей. Я для этого не предназначена…
