Павел Буркин - Когда камни кричат
Вантер обнаружился сразу. Забившись между скалами, так, что со стороны города не увидишь, он удобно расположился на теплом камне.
— И долго будем спать? Тут много интересного…
Рокетт спустился в расселину послужившую спальней. Мелина безмятежно спала, только иногда, когда раненую ногу дергала боль, скрежетала зубами. Рокетт хотел тронуть ее за плечо, но вместо этого, неожиданно для самого себя, поцеловал в пухлые, теплые губы.
— Вставать пора, — улыбнулся он.
— Сама вижу, — улыбнулась она. — Теперь надо вернуть долг.
И, обняв Рокетта за плечи, с лихвой вернула поцелуй.
Рокетт чувствовал себя зверски голодным. Увы, закусить можно было только водой из ручейка, стекавшего к морю прямо по бывшей мостовой.
Поняв, что ничего съедобного в окрестностях нет (а если и есть, под носом у дозора костер не разведешь), трое зашагали по улочке между полуразвалившимися, но по-прежнему величественными строениями. Хоронясь между валунами и гигантскими обломками, они пробирались мимо полуразрушенной стены чего-то воистину грандиозного.
Наконец, трое очутились у парадного крыльца. То есть парадным оно было три века назад, а сейчас из последних сил противостояло напору времени. Над крыльцом на добрые пять копий возвышаются закопченные, обезображенные стены без крыш. Ворот нет — по-видимому, они выгорели начисто еще в год Обращения. Вход загородила рухнувшая колонна. Да, последние сомнения отпали. Это и правда был храм. И нигде отчего-то ни чаячьего помета, ни ростка зелени, только мертвый камень. Лишь высоко-высоко, в безумно-синем чистом небе мерно парит ослепительно-белый альбатрос. Он купается в бездонном океане света, и плевать ему на крошечный островок безжизненного камня. Тем более — на трех неспособных летать букашек, забравшихся туда, откуда ушла сама жизнь. Рокетта передернуло, один бы он наверняка развернулся и пошел прочь из мертвого места. Но на плечо опиралась, ковыляя по камням, Мелина, она, кажется, ничем не смущалась. И Вантер все так же неторопливо и уверенно, держа мушкет наготове, страховал их сзади. Показать перед ними страх он не мог.
Держась за руки и балансируя на грудах битого кирпича, они поднялись на древнее крыльцо. Когда-то идеально гладкое, оно потрескалось, ступени раскрошились, зимние дожди и порожденные ими ручьи нанесли на древние ступени всякого мусора. Стены покрывала полинявшая от времени, а когда-то жирная застарелая копоть, но даже сейчас можно увидеть покрывавшие стены изящные барельефы. Леруа всмотрелся повнимательнее. Нет, сейчас уже не разобрать. Какие-то движущиеся фигуры, символы, надписи…
— На каком языке это написано? — спросил Рокетт. Что бы ни рассказывали о язычниках, одно не вызывало сомнения: то были эрхавенцы. Неужели они общались со своими богами не на родном языке?
— На нашем, Леруа, на нашем, — ответила Мелина. — Разве вам в школе не говорили, что после Обращения была изобретена новая письменность, дабы даже грамотные не смогли бы читать книги язычников? А школы для того и понадобились, чтобы распространить новую грамоту как можно шире, и чтобы никто не учил детей старому письму.
Рокетт почесал затылок. Может, отец Маркиан как-то на уроке вскользь обмолвился, но Леруа никогда не слушал его чересчур внимательно. Вполне мог пропустить.
— А ты можешь прочитать?
— Да, — поколебавшись, ответила она. — Когда-нибудь и тебя научу… если сейчас мы сможем сделать все как надо. По-моему, у тебя знание не пропадет…
— А много таких… грамотных? — уточнил Вантер.
— Всего несколько человек, — вздохнула она. — Святые отцы позаботились. То есть, может, кто-нибудь и читает эти буквы — но уж точно не будут делиться таким знанием. Знаешь ли, это небезопасно.
— Почему? — наивно спросил Рокетт. Вантер промолчал — ему, похоже, все было ясно. — Они же не покушаются на закон и порядок!
— Не задавай лишних вопросов, Рокетт, сейчас сам все увидишь.
Не без колебаний Леруа Рокетт перешагнул раскрошенный, покрытый застарелой копотью порог. Дальше начинался ободранный, растрескавшийся, спеченный неистовым жаром пламени до стеклянного блеска, а когда-то мозаичный пол. Разглядеть изображения на нем уже невозможно, тем более, что пол покрывает всякий хлам — оплавленное, а потом насквозь проржавевшее железо, кусочки оплавленного стекла. Рокетт поежился от мысли о том, какое пламя бушевало в этих стенах — вон, даже камень потрескался от жара, а кое-где и оплыл.
— Видел? — с нескрываемой злостью произнесла Мелина, показывая на окружающее запустение. — А ведь на верхних этажах были люди. Много людей — тех, кто не признал Обращения.
— Когда? — тупо спросил Вантер. Каким бы толстокожим не казался офицер, увиденное выбило из колеи и его. Совсем не так представлял он себе Обращение.
Мелина воспользовалась возможностью. Ровно, будто не о давней трагедии шла речь, повела негромкий рассказ:
— А триста двадцать лет назад, когда прошло Обращение. Помнишь, когда темесцы сломили сопротивление язычников, святой Криат приказал поджечь Храм. Сказал: «Принесем первое и единственное угодное Единому-и-Единственному жертвоприношение!» И принес. Целый день к стенам главного Храма таскали дрова, утварь, мебель, бревна, бочки со смолой и порохом…
— Маркиан на уроке так и рассказывал, — удивился Рокетт.
— Он рассказал почти правду, — пояснила Мелина. — Он только забыл сказать, что в Храме оставались упорствующие и их семьи. Мужчины-то почти все погибли в бою, так что там были женщины, дети, старики, больше тысячи человек — но и они были готовы скорее умереть, чем отказаться от своей богини. Если бы темесцы ворвались в Храм, на их головы падали бы предметы утвари, лился кипяток — словом, господа темесцы бы еще раз умылись кровью. Но разве могут сравниться жизни язычников с жизнями темесцев, да еще Обращенных? Потому и сожгли непримиримых заживо, предпочли не связываться.
— Откуда ты все это знаешь? — поинтересовался Вантер. Ему пришла в голову мысль, что и в Ствангаре Обращение могло быть таким же. Да и вообще такая вот неслучайная случайность: после Обращения ни Ствангар, ни Эрхавен не могли рассчитывать и на тень былой мощи. Не оттого ли, что миллионы верных подданных Ствангара и Эрхавена предпочли костер отречению от своих Богов. Зато многие из Обращенных воспринимали свои страны как враждебные государства, разрушить которые — долг истинно верующих.
— А чего тут знать-то? — парировала Мелиан. — Смотри по сторонам — и увидишь!
Вантер огляделся — и словно упала с глаз пелена: теперь, куда ни глянь, в глаза бросались следы давней трагедии. То раздувшийся от ржавчины, но еще тогда изогнутый чудовищным жаром арбалетный болт. То сломанный, намертво вплавленный в пол меч. То растрескавшиеся кости и черепа: побольше — от взрослых людей и совсем маленькие — все, что осталось от детей. А опустевшие оконные проемы иссечены картечью — по окнам били из пушек, вынося окна и выкашивая немногих арбалетчиков и лучников, единственных, кто мог хоть как-то помешать готовить чудовищное аутодафе. Впрочем, свою цену заплатили и победители: теперь Вантер и Рокетт поняли, что означали рыжие от ржавчины, рассыпающиеся в руках куски железа, раскиданные вокруг Храма. Это были наконечники болтов, выпущенных обреченными защитниками. Конечно, тела своих церковники унесли и похоронили, да и целые стрелы, наверное, собрали. У стен Храма остались лишь сломанные стрелы, да еще упавшие слишком близко к пожарищу. Была охота ради такой безделицы соваться в испепеляющий жар! Войне конец, давний враг Темесы повержен и не встанет, а если и встанет, в один день можно подбросить морем баржу-другую с боеприпасами и морской пехотой. До Темесы какая-то сотня миль — что это для быстроходной бригантины, да даже для пузатого, неповоротливого «купца»?
