Стефани Майер - Новолуние
Значит, сейчас вернется боль. Оцепенение спало, впервые за много месяцев дымка рассеялась, и чувства обострились до предела. Странно, я испытывала лишь разочарование из-за того, что голос стихал.
Пора решать.
Разумнее всего пуститься наутек от непредсказуемой, потенциально опасной и, главное, губительной для психики сцены. Зачем стимулировать галлюцинации?
Но серебряный баритон затихал; чтобы убедиться, я сделала шаг вперед.
— Белла, иди обратно!
Из груди вырвался вздох облегчения. За гневом скрывалось то, что мне хотелось услышать, — фальшивое, притянутое за уши подтверждение его участия, сомнительный дар моего подсознания.
Разобраться в себе удалось далеко не сразу. Немногочисленная публика застыла в ожидании. Наверное, со стороны кажется, что я не могу решить, переходить дорогу или нет. Откуда этим парням знать, что я наслаждаюсь неожиданным приступом безумия?
— Привет! — позвал один из них уверенно и даже слегка язвительно. Парень — очень светлый блондин с гладкой кожей, наверняка считает себя красивым. Возможно, так оно и есть, просто я слишком пристрастна.
Воображаемый голос ответил гневным воплем. Мои губы растянулись в улыбке, которую самоуверенный блондин принял за поощрение.
— Тебе помочь? Похоже, ты потерялась, — ухмыльнулся парень.
— Нет, я не потерялась.
Приблизившись, я всмотрелась в лицо коренастого. С глаз будто пелена спала: боже, парень мне совершенно незнаком! Какая жалость: это не он в прошлом году пытался меня обидеть!
Звучащий в подсознании баритон затих окончательно.
Коренастый перехватил мой взгляд.
— Хочешь выпить? — предложил он, польщен ный, что я выделяю именно его.
— Мне только семнадцать, — тотчас соврала я.
Парень смутился, не понимая, что мне от них нужно.
Придется объяснять.
— Издалека мне почудилось, что мы знакомы.
Извините.
Опасность, что притягивала меня, как магнит, мгновенно испарилась. Это не хулиганы, которых я помнила, а обычные ребята, безобидные, возможно, даже славные… Интереса как не бывало.
— Ничего страшного, — заверил блондин. — Оставайся, погуляем вместе.
— Простите, не могу.
Джессика так и стояла на тротуаре, гневно сверкая глазами. Наверняка чувствует себя преданной.
— Да ладно тебе, оставайся.
Покачав головой, я вернулась к подруге.
— Пошли ужинать!
Пожалуй, в глаза сейчас ей лучше не смотреть. Про зомби я больше не вспоминала, но мыслями по-прежнему была очень далеко. Голова так и гудела: привычное немое оцепенение не возвращалось и с каждой минутой становилось все тревожнее.
— О чем ты только думала?! — не выдержала Джесс. — Какие-то незнакомые парни… Могли ока заться настоящими психопатами!
Я пожала плечами, надеясь, что она сменит тему.
— Мне показалось, что одного из них я где-то видела.
— Белла Свон, ты такая странная!.. Я совсем тебя не знаю!
— Извини…
Ну что тут еще скажешь?
Мы молча шли к «Макдоналдсу». Похоже, Джесс жалеет, что пошла пешком: гамбургеры можно было заказать прямо в машину, а окончания «культурной программы» она ждет еще больше, чем вначале я.
Во время ужина я несколько раз пыталась завести разговор, но Джесс упорно молчала. Видимо, сильно обиделась.
Когда мы наконец сели в машину, она поймала любимую станцию и прибавила громкость, наверное, чтобы я не докучала.
Что же, на этот раз отрешиться от музыки оказалось нетрудно. Привычная апатия исчезла, и на душе было слишком тревожно, чтобы вслушиваться в текст песен.
Я ждала, когда вернутся боль и оцепенение. Ведь боль обязательно вернется… Я нарушила свои личные правила и, вместо того чтобы бороться с воспоминаниями, шагнула к ним в объятия. А еще слышала голос, причем отчетливо… Даром мне это не пройдет, можно не сомневаться. И спасительную дымку не вернешь, а ведь в ней я была как в вате. Сейчас все чувства так обострены, что становится страшно.
Зато каждой клеточкой тела я чувствовала облегчение.
Конечно, я старалась не думать о нем, но и забывать совершенно не хотелось. Ночами, когда усталость и постоянная бессонница подрывали самооборону, я боялась, что воспоминания стираются. Вдруг моя память действительно сито, и в один прекрасный день я не смогу вспомнить оттенок его глаз, бархатистую гладкость кожи, тембр голоса… Думать об этом нельзя, а помнить нужно.
Для того чтобы жить, мне достаточно верить в то, что он существует. Остальное вполне можно вынести. Главное, чтобы на свете был он.
Поэтому я и застряла в Форксе, поэтому и взбеленилась, когда Чарли пригрозил отправить во Флориду. Если честно, это ничего не изменит: в наш город никто не возвращается. Но вдруг в Джексон-вилле или в любом другом месте, ярком и незнакомом, воспоминания обернутся заурядной сказкой? Там, где ничто не напоминает о его существовании, уверенность может ослабнуть, а я… я этого не переживу.
Помнить нельзя, забывать страшно — рамки довольно узкие.
Я удивилась, когда Джессика притормозила возле моего дома. Обратная дорога показалась совсем короткой, но, как бы то ни было, я и не предполагала, что подруга сможет столько выдержать без единого слова.
— Спасибо, что поехала со мной, Джесс, — прого ворила я, открывая дверцу. — Было очень… весело.
Надеюсь, «весело» — подходящее слово!
— Угу, — промычала девушка.
— Извини за то, что случилось… после кино.
— Все в порядке, — буркнула она, не сводя глаз с лобового стекла.
— Тогда до понедельника?
— Да, пока.
Видимо, ничего уже не исправишь…
Я захлопнула дверцу, и Джесс, ни разу не оглянувшись, укатила прочь.
Не успев зайти в дом, я тотчас забыла о ее существовании.
Чарли ждал в гостиной: руки скрещены на груди, настрой воинственный.
— Привет, папа! — рассеянно проговорила я и, шмыгнув мимо, поднялась по лестнице. Лучше спрятаться, прежде чем наступит возмездие.
— Где была? — требовательно сказал отец.
Я удивленно на него посмотрела:
— Мы с Джессикой ездили на фильм в Порт-Анжелес.
— Хм-м…
— Что-то не так?
Вглядевшись в мое лицо, папа удивился, будто заметил что-то неожиданное.
— Да нет… Хорошо повеселились?
— Не то слово! Смотрели, как зомби пожирают людей. Очень весело!
Чарли прищурился.
— Спокойной ночи, папа.
Сообразив, что опасность миновала, я поспешила к себе в комнату и уже через несколько минут пластом лежала на кровати — вернулась боль.
Ощущение, будто в груди сверлят огромную дыру, вырезают жизненно важные органы, оставляя глубокие раны, края которых потом долго пульсируют и кровоточат. Естественно, холодным рассудком я понимала: с легкими все в порядке, однако хватала ртом воздух, а голова кружилась, будто отчаянные попытки ни к чему не приводили. Сердце, наверное, тоже билось нормально, но пульса я не ощущала, а руки посинели от холода. Свернувшись калачиком, я обхватила колени руками, — казалось, так меня не разорвет от боли.
