Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - Король-консорт
Он вставил носок сапога в стремя, бледный и красивый в каждом жесте, я вышел на крыльцо, он увидел и слабо улыбнулся.
— Сэр Ричард, я счастлив, что вы приняли приглашение моего отца погостить у нас еще сутки, чтобы как-то скрасить... мое отбытие.
Я проследил, как он легко и несколько победно поднялся в седло, ответил ему с достоинством и надлежащим тоном:
— Барон, это в какой-то мере мой долг.
— Сэр, — воскликнул он с чувством, — вы настоящий рыцарь! Хоть и консорт.
— Спасибо, барон, — ответил я.
— Это вам спасибо, — сказал он патетически, — вы помогли мне избежать позора, несмотря на то, что вы — консорт!
— Еще спасибее, — проговорил я с глубоким чувством сквозь зубы.
Он воскликнул с жаром:
— Если бы я тогда умер под тем деревом от ран, в столице и королевстве могли бы не узнать о моей гибели. И считали бы, что я убежал за пределы, спасая шкуру!
— Уверен, — заявил я с подъемом, — так бы не подумали. Ваша репутация была и остается чиста в рыцарских глазах. Но, конечно, хорошо, что все заканчивается хорошо.
Что я несу, мелькнула мысль, он же помчится к плахе, где скатится на окровавленный помост его голова...
Однако барон выпрямился в седле такой гордый и красивый, что я подумал невольно: это я дурак, чего-то недопонимаю, он в самом деле считает, и все вокруг так считают, что все заканчивается хорошо, ибо что наши жизни в сравнении со славным и могучим древом рода?
Глава 10
Я подождал, когда отряд проедет под аркой ворот, затем искоса наблюдал, как старый лорд нежно обнимает и уводит обратно в замок жену, она только сейчас позволила себе выронить слезу, при сыне держалась и даже улыбалась ему, подавляя все материнские инстинкты.
— Ладно, — пробормотал я, — это не мое дело. Хотя и мое, конечно, как христианина, но и христианство должно умерить свои аппетиты. Иначе будет вмешательство в суверенные права и даже в частную жизнь...
Молодой барон отправился в обратный путь, пробыв в семье меньше суток, а я вынужденно принял приглашение герцога погостить у них еще денек, потому что разбудил ведьму раньше времени. Теперь как бы обязан что-то да предпринять, а старый лорд явно надеется, что я именно что-то сделаю такое, что отведет от них беду.
Когда вернулся в донжон, за спиной послышались быстрые шаги, я определил, даже не оглядываясь, что догоняет кто-то из старших слуг, только у них эта походка, смесь угодливого подгибания ног и начала спесивости.
Управитель догнал, пошел рядом, опасливо поглядывая на мое полное величия и надменности лицо.
— Ваше Высочество, — произнес он умоляюще. — Может быть, вы больше не станете туда ходить? Я имею в виду... в склеп.
Я ответил в изумлении:
— Да я и не собирался. Мне тоже пора в столицу. Не по такому важному и красивому делу, как у молодого барона, но тоже в некотором роде. Для меня важному.
Он просиял:
— Правда? А то мне показалось...
— Что? — спросил я с подозрением.
— У вас вчера было такое лицо, — признался он, — какое бывает у тех, кто возвращается. Я даже не знаю, как вы вообще сумели к ней попасть, там двери отпираются только изнутри...
Я насторожился, по спине пробежал знакомый холодок.
— Что, правда?
— Клянусь.
— Что за, — пробормотал я, — что за... нет, мне надо ехать. Весьма. Ибо!.. Такова жизнь сюзеренов. Я хоть и консорт, но в какой-то мере еще и человек, хотя я даже не знаю и знать не хочу, что тут понимают под словом «консорт».
Он сказал обрадованно:
— Молодому лорду отец дал для сопровождения двенадцать воинов, но вы, возможно, догоните его и поедете с ним, раз уж вам обоим в столицу?
— Разумеется, — ответил я. — Еще как догоню, если успею. Я пообещал вашему лорду погостить... думаю, ночи будет достаточно, а утром вот так же точно ускачем.
Он просиял.
— Ваше Высочество! Тогда я распоряжусь, чтобы вас развлекли в эти сутки. Как вы понимаете, старому лорду лучше побыть наедине со своим горем или хотя бы в кругу семьи...
— Все в порядке, — заверил я. — Меня не обидит, если развлекать меня будет не старый лорд, а молодая служаночка.
Он сказал понимающе:
— Ваше Высочество! Вы не будете разочарованы. Я понимаю, ваша венценосная супруга и повелительница осталась в Мезине, а вы тут имеете полное право тайком развлечься... пока грозная королева Ротильда в неведении.
— Да, — пробормотал я, — все верно. Вы прекрасно все понимаете.
— Все останется в тайне, — заверил он.
— Надеюсь на вас, — сказал я значительно. — Сэр...
Он все понял, поклонился и застыл на месте, пока
я поднимался по лестнице и наконец не скрылся из виду.
На втором этаже я все еще прикидывал, что скажу королю, но зашелестело, отвлекая от государственных мыслей, женское платье, пахнуло свежестью и молодостью девичьего тела, это из двери соседнего зала почти выбежала леди Карентинна, та из сестер, что никогда не заговорит с мужчиной из-за дикой застенчивости, как сообщила ее сестра Мелисса.
Сейчас она почему-то запыхавшаяся, в глазах страх, в тонких пальцах вышитый платочек, прижимает его к груди так трогательно, что я забеспокоился, не вздумает ли подарить в наивной надежде, что подцеплю на шлем или копье.
— Ваше Высочество!
Голос ее был испуганно-пищащий, но и страстный в той мере, что позволяет верить в ее взросление, все-таки уже не ребенок, вон в низком вырезе платья отчетливо видны края белоснежных холмиков.
— Да, леди?
Она вскрикнула:
— Я услышала страшную весть...
— Не обращайте внимания, — сказал я покровительственно. — Вся жизнь бывает страшная. Но когда привыкнешь, жить почти можно.
— Ваше Высочество, — проговорила она почти плачуще, — слуги говорят, вы спускались в склеп...
— Ну...
— И для вас открылись двери!
— Было такое, — согласился я. — Хотя двери, вообще-то, я сам открыл. А что такого особенного?
Она оглянулась, широко ли открыт проем в соседний зал, чтобы оттуда могли видеть, где мои руки, только при широко распахнутых дверях приличная девушка может разговаривать с мужчиной.
— Сэр Ричард, — проговорила она с мольбой, — я так тревожусь за вас! Та ведьма... она ведь показалась вам красивой?
— Графиня Карелла фон Кенигсегг-Аулендорф, — ответил я с честностью рыцаря на турнире, — очень красивая. Что делать, бывают же такие женщины. В смысле, тоже красивые, кроме вас, конечно. Хотя вы вроде бы совсем живая, а она как бы не.
Она сказала еще жарче, совсем не похожая на ту, которую нарисовала в моем воображении Мелисса:
— Это колдовство! Она не может быть такой! На самом деле должна быть уродливой! По-настоящему красивым нет нужды заниматься колдовством!
