Хоуп Миррлиз - Луд-Туманный
– Помнишь, – восклицала госпожа Златорада, – как она хотела провести «День матерей», вырядив всех нас в белое и зеленое, чтобы мы изображали лилии, растущие на могилах наших мам?
– О да, – подтвердила госпожа Сладкосон, – а до чего же рассердилась мама, узнав об этом! «Как смеет эта ненормальная хоронить меня заживо?» – восклицала она.
И они смеялись, пока слезы не начинали катиться у них по щекам.
У каждого поколения есть свои шутки и свои секреты; но все они похожи. Так, разбитую фарфоровую чашку заменяют другой, точно такой же, с такой же росписью из морского лука и плюша по ободку.
В Академии морской лук и плющ встречались повсюду. Они были вышиты на занавесках в каждом зале, на всех подушках и экранах, нарисованы на фризе гостиной и даже в виде оттиска на кусочках масла, потому что одной из причуд мисс Примрозы Крабьяблонс была романтическая страсть к герцогу Обри. Такую страсть старые девы питали только к памяти Карла I. Над ее постелью висела маленькая акварельная репродукция с портрета герцога. А в годовщину его исчезновения, торжественно праздновавшуюся в Доримаре, она всегда появлялась в глубоком трауре.
Она хорошо знала, что служит объектом насмешек своих учениц и их матерей. Но от этого ее отношение к ним ничуть не становилось менее приветливым, ибо ее практичность не позволяла чувствам мешать зарабатывать на хлеб насущный.
Но в тех редких случаях, когда эмоции ее одерживали верх над осторожностью, она явно демонстрировала свое презрение к их происхождению и издевалась над ними, как над выскочками и торговками, забывая, что сама была всего лишь дочерью бакалейщика из Луда, и временами воображая, что Крабьяблонсы принадлежали к исчезнувшей аристократии.
Выглядела она тоже забавно: крупное лунообразное лицо, крошечные глазки и огромный, обычно растянутый в заискивающей улыбке рот. Она всегда носила зеленый тюрбан и платье, сшитое по моде времен герцога Обри. Сидя в саду со своими хорошенькими ученицами, она была похожа на ярко раскрашенную деревянную куклу, предназначенную для того, чтобы отпугивать птиц от вишен и яблонь.
Однако когда хрупкие, веселые и застенчивые, в разноцветных муслиновых платьицах одного фасона и чепчиках с белыми оборочками ее ученицы прогуливались, выстроившись парами, по улицам Луда-Туманного, они больше напоминали цветы, чем фрукты, скорее всего душистый горошек.
От них веяло такой нежной свежестью, что в городе их прозвали «Цветочками Крабьяблонс».
Последнее время девочки находились в состоянии радостного экстаза: у них были основания предполагать, что у мисс Примрозы появился поклонник, и не кто-нибудь, а Эндимион Хитровэн.
Он был школьным врачом, а, значит, персоной, хорошо всем знакомой. Но до последнего времени мисс Примроза нередко бывала жертвой его безжалостного языка, и очень часто маленьким пациенткам приходилось прикусывать край своего фартучка, чтобы заглушить смех, такими причудливыми и едкими были отповеди доктора, адресованные их незадачливой наставнице.
Но этим летом знакомую трость и шляпу бутылочно-зеленого цвета можно было видеть в холле почти каждый вечер. И его визиты, по словам слуг, не были связаны с врачебной практикой. Ведь в обязанности врача не входят посещения своих пациентов по вечерам, чтобы сыграть партию в крибедж и отведать вина из первоцвета и пирогов с яблоками.
Более того, никогда еще мисс Примроза не появлялась так часто в новых платьях.
– Она, наверное, готовит сундук с приданым, – предположила Черносливка Шантиклер, и эта мысль вызывала у девочек безудержное веселье.
– Она, что же, действительно думает, что он на ней женится? Да как же он сможет! – говорила Пенстемон Флиперард. – Эта старая гусыня – такое страшилище. А он, говорят, очень умный.
– Ну что ж, тогда он будет умным, как гусь, – засмеялась Черносливка.
– Я думаю, его интересует ее сундук с деньгами, – говорила Виола Виджил с ядовитой усмешкой.
– Или он хочет поместить мисс Примрозу в свою коллекцию древностей, – ехидничала Амброзина Пайпаудер.
– Или повесить как символ старины над своей аптекой для бедных! – острила Черносливка Шантиклер.
– Но это так жестоко по отношению к герцогу Обри, – смеялась Лунолюба Жимолость, – кто бы мог подумать, что его вытеснит противный старый доктор.
– А мой папа, – подхватывала Виола Виджил, – говорит: «Очень жаль, что она не снимает комнат в Оружейной герцога Обри. – В этом месте Виола, слегка зардевшись, захихикала. – Для нее это был бы шанс жить в его комнате, единственный шанс жить в комнате у мужчины».
Но в смехе, последовавшем за этой шуткой, чувствовалось некоторое смущение: Цветочки Крабьяблонс сочли шутку слишком непристойной.
В начале весны мисс Примроза внезапно отослала всех слуг домой, в родные деревни, а их места, к возмущению Цветочков Крабьяблонс, временно, как подчеркивала мисс Примроза, заняли сумасшедшая прачка матушка Тиббс и размалеванная красавица глухонемая с наглыми черными глазами. Матушка Тиббс не отличалась старательностью и почти все время проводила у калитки сада, махая платком прохожим. А в редкие минуты занятости по дому, услышав звук скрипки или флейты, откуда бы он не доносился, мгновенно бросала свою работу и начинала танцевать, неистово потрясая в воздухе метлой, грелкой для постели или любой другой оказавшейся в руках домашней утварью.
Глухонемая, напротив, была довольно хорошей поварихой; ее звали Шлендрой Бесс. Из этого можно заключить, что эта особа вряд ли подходила для того, чтобы прислуживать юным леди.
Однажды утром мисс Примроза объявила девушкам, что нашла нового учителя танцев (предыдущего внезапно уволили, а по какой причине – никто не знал). Урок танцев состоится на чердаке после того, как девушки закончат шитье.
Воспитанницы вприпрыжку побежали на чердак где в прохладном, темном, уютном помещении пахло яблоками, а со стропил свисали гроздья сухого винограда. Когда-то давно Академия была фермерским домом, и на дубовых панелях чердака до сих пор виднелись вырезанные переплетенные инициалы многочисленных сельских влюбленных, умерших много лет назад. К этим надписям Черносливка Шантиклер и Лунолюба Жимолость недавно добавили монограмму, состоящую из букв «П. К.» и «Э. Х.»
На чердаке учениц уже ожидал новый учитель танцев – высокий рыжеволосый юноша, с бледным заостренным лицом и до странности яркими глазами. Мисс Примроза, всегда делавшая вид, что обучение – огромное личное неудобство, и только филантропические побуждения заставляют учителей давать девушкам уроки, представила его как «профессора Виспа, который так добр, что согласился учить вас танцевать». Юноша в ответ низко поклонился новым ученицам и, обращаясь к мисс Примрозе, сказал:
