Виктор Ночкин - Тварь из бездны
Ральк отошел подальше от толпы, пожилой маг последовал за ним, но разговор больше не клеился. Стражник задумался — а что должен чувствовать человек, отказавшийся от собственной судьбы, предопределенной магическим даром? В самом деле, постоянное недовольство — или, наоборот, уверенность, радость единения с большинством. Вот и он сам, Ральк — тоже когда-то предпочел отказаться от карьеры наемного солдата ради сомнительной тишины в здешнем захолустье… Тишины? Вот нападение северян, вчерашняя морская битва — чем это отличается от службы в вольном отряде?..
От философских раздумий солдата отвлек скрип распахиваемых ворот — из города прискакал всадник с поручением от главы Совета. Ральк присмотрелся — в качестве гонца к ним пожаловал один из членов Совета. С одной стороны, понятно, очень немногие вернцы умеют держаться в седле, так что сейчас, когда приказы и сообщения требуется доставлять скорей, богатым наездниками придется исполнять эту службу. А с другой стороны, опасность в самом деле велика, если важные шишки согласились доставлять сообщения с этаким рвением — конь гонца тяжело дышал после подъема к расположенному на горе бастиону, конь храпел и потел. Ясно было, что животное гнали в спешке.
Кавалерист привез приказ — городской страже немедленно следовать к Лагайской башне. Энтузиазма у стражников тут же поубавилось. Согласно их расчетам, именно Лагайская башня прикрывает участок стены, к которому направляется черная туча — а, стало быть, и флотилия северян. Старик Тевелас и впрямь вбил себе в голову, что городская стража — лучше, чем вооруженные плотники и гвоздари. Сами-то стражники придерживались подобного мнения только в мирное время!
Но делать нечего, приказ есть приказ. Преувеличенно неторопливо стражники собрались в путь и медленно — вопреки понуканиям взволнованного гонца — отправились к городу, вниз по дороге, петляющей между утесами вдоль длинной стены, соединяющей бастион с городскими укреплениями. Теперь фигуры вооруженных горожан между зубцами маячили не так густо, как утром, часть ополченцев отсюда уже успели снять и направить в город. Когда дорога, огибая очередной валун, приподнялась — так, что стало возможно поглядеть немного дальше — кто-то, возможно, Ропит, буркнул в задних рядах, мол, черная туча вдалеке уже достигла городских стен. Гонец, член Совета, имени которого Ральк не знал, заерзал в седле, умоляя капитана поторопиться и спешить на помощь защитникам Лагайской башни. Сам синдик не торопился возвращаться в город, хотя поручение он уже исполнил, приказ страже передал, тем не менее, предпочел следовать с отрядом. Капитан в ответ угрюмо отвечал, что ведет своих людей с такой скоростью, чтобы они прибыли на место способными сражаться. Если же гнать пеших быстрее — то, достигнув городской стены, они будут валиться с ног от усталости. Солдаты поддержали своего командира негромкими одобрительными возгласами, но все понимали, что капитан меньше всего заботится об их боеспособности. Что ж, и его можно понять — вот только что он был командиром хорошо укрепленного, можно сказать, неприступного, бастиона, атаковать который враг не желал — а теперь его гонят в самое пекло. Колдунов, кстати, он взял с собой, поскольку считал, что оба — и Кирит Ростин, и Танцор с учениками — прикомандированы к его отряду.
Как ни тянули время стражники, но вот и порт они миновали — там с десяток землекопов продолжали вялую возню — вот и вступили на улицы, ведущие к западной окраине… Стражники были уже совсем недалеко от Лагайской башни, когда раздался первый раскат грома…
***
Голова колонны как раз вступила на мостик, когда над городом разнесся мощный низкий гул. Почва сотряслась под ногами, каменный мост вздрогнул, из-под пролета в воду посыпались комья грязи, наросшие там за многие годы. Дребезжание оконных стекол в ближайших домах и плеск потревоженной воды в канале сопровождали грозный звук удара. Где-то поблизости с крыши сорвалась черепица и, с дребезжанием прокатившись по скату, треснулась о мостовую. Солдаты замерли, прислушиваясь. По улице пробежала женщина с корзинкой. Она торопливо семенила, склонившись над ношей, которую прижимала к груди. Направлялась беглянка к центру города, навстречу стражникам. Ральк только сейчас обратил внимание на то, как пустынны нынче улицы.
Танцор задергался сильнее обычного и заявил:
— Я чувствую колебания маны в эфире!
Ученики, к которым он обращался, согласно закивали капюшонами — мол, и они чувствуют. Капитан, шагавший во главе колонны, покосился на мага, неуверенно топнул сапогом — мост держался, как ни в чем не бывало — и зашагал дальше. Теперь он шел еще медленней, чем прежде. Над крытыми красной черепицей крышами показалась верхушка башни с красно-зеленым вымпелом вернской общины. Гонец, член Совета, буркнул, что он отправляется к ратуше за новыми указаниями, и торопливо удалился. Солдаты медленно двинулись по безлюдной улице. Топот и шарканье гулко отдавались странным эхом. Удивительно, подумал Ральк — они совсем недалеко от городской стены. Если северяне идут на приступ, это должно сопровождаться криками, грохотом таранов, стуком прислоняемых к парапету лестниц и прочими звуками боя. Но над городом царила странная тишина…
Новый глухой удар сотряс почву, вода в канале пошла рябью… Еще несколько кусков черепицы обрушились на мостовую. Эгильт громко выругался. Капитан свернул за угол — Ральк, шагавший, как обычно, в хвосте, притормозил. Колонна замедлила шаг, задние обходили мешкающих товарищей, выглядывали из-за чужих спин и тоже останавливались, не решаясь продолжить движение...
Ральк вспомнил распоряжение сержанта держаться поближе и протолкался к начальству. Хотя не так уж и «протолкался» — сослуживцы очень охотно сторонились и давали дорогу. Перед остановившимся отрядом был широкий канал — та самая протока, по которой северяне подошли к Верну. Моста поблизости не было, но слева, в двадцати шагах, у самой крепостной стены, одетые в камень берега соединялись каменными плитами, примыкающими к самим укреплениям. Там река уходила в тоннель и сквозь забранную решеткой дыру в стене вытекала из города. Еще левее над крышами домов был виден украшенный флагом оголовок Лагайской башни, а над зубчатым парапетом нависала жирная черная туча — низкая, огромная, тяжелая, душная, как предутренний кошмар. Низ тучи, казалось, едва не касается башенного шпиля, и городской флаг выглядел крошечным и беззащитным по сравнению с угольно-мрачной громадой. Туча шевелилась и как будто дышала, колеблясь над стеной… У парапета стояли вооруженные граждане, лезвия мечей и наконечники копий четко вырисовывались на черном фоне. Все, пригнув головы, вглядывались вниз, их фигуры от подножия стены виделись слегка приплюснутыми. Точно над стрежнем канала одного массивного зубца на стене не хватало, и бруствер там казался щербатым.
