Тим Доннел - Змеиный Эликсир
Деянира, радуясь такому повороту, взяла жемчужину с ладони Конана, с трудом оторвав взгляд от его смеющихся глаз.
— В жизни не видела ничего прекраснее… Как она горит и переливается! И все же мне как-то не по себе…— Деянира вздрогнула, — Даже сердце сжалось…
Она поднялась и отнесла жемчужину в спальню, спрятав ее в шкатулку, лишь бы больше не видеть.
* * *
Едва только она вышла, старуха как тень выскользнула из-за полога, схватила шкатулку и, прижав ее к груди, поспешила к себе. Закрывшись на засов, она дрожащими руками открыла крышку и радостно вскрикнула:
— О Подземные Боги! Вы, породившие меня, снова явили свою милость! Это она! Это она, сияющая жемчужина Сердца Земли! Молодость моя, ты возвращаешься ко мне! Я уже чувствую, как кровь закипает в моих жилах и как крепнет тело!
Старуха, смеясь, подняла вверх руки, и небольшая комната превратилась в огромный зал, украшенный изображениями змей, драконов, черных кошек. Глаза мерзких тварей ярко горели, освещая зал. Дикая музыка, звуча то быстрее, то медленнее, в такт размахивающим рукам колдуньи, казалось, могла бы заставить извиваться и каменные изваяния.
Старуха выбежала на середину зала и встала в центр круга, испещренного древними магическими знаками. Тело ее содрогалось в каком-то жутком танце, и молнии с шипением вились вокруг нее. Она кружилась без остановки и, завывая, выкрикивала в экстазе колдовские заклинания.
Молнии ударяли все чаще, оплетая ее сияющим коконом. Но вот музыка стала утихать, сияние погасло, и старуха в беспамятстве осталась лежать посреди зала, истратив в порыве радости все силы своего немощного тела.
Придя в себя, она с трудом поднялась с пола, пробормотала заклинание и снова очутилась в комнате с котлом, странными сосудами и мешочками на стенах. Взглянув еще раз на жемчужину и нежно погладив ее кончиками пальцев, колдунья подошла к зеркалу, стараясь припомнить лицо, глядевшее на нее тогда, когда она была молода. Но память не могла воскресить тот далекий образ — слишком много воды утекло с тех пор…
Кханда вздохнула, отошла от зеркала и стала готовиться к ночи любви — чужой любви. Она сбросила с себя богатый наряд и осталась во всей своей отвратительной наготе. Ее тело скорее напоминало кривой ствол дерева с потрескавшейся корой, чем тело человеческого существа. И лишь лицо, подобно маске, еще хранило черты сходства с женщиной — очень старой, но все-таки женщиной. Только сама Кханда ведала, скольких сил и стараний ей это стоило. Не превратиться в чудовище помогали ей волшебные мази, цветущие травы, кровь невинных младенцев и конечно же ее магические заклинания.
Но страсти в этом иссохшем теле бушевали нешуточные. Даже в молодости ее так не снедала жажда богатства, власти, красоты, мужчин… Золото текло к ней рекой, но чем быстрее увеличивались его запасы, тем неукротимее росло в ней желание иметь его еще больше. И еще она хотела власти. Настоящей, не призрачной. Чтобы каждый день толпы слуг и рабов ублажали ее, предупреждая каждый каприз, чтобы короли падали ниц к ее ногам, прося пощады или любви. Любви!.. Но ее, казалось бы, безграничного волшебства не хватало даже на то, чтобы хоть ненадолго, хоть на один вечер вернуть молодость. Поэтому ей приходилось красть чужую любовь.
Стены спальни Деяниры почти до самого потолка украшал лепной орнамент из пышных листьев и смеющихся масок. Одна из этих масок, как раз напротив ложа, была потайным окном колдуньи. Даже Деянира не знала об этой ее уловке и все время удивлялась, почему старуха требует, чтобы в спальне всю ночь горел светильник. Он был намертво укреплен сбоку от ложа, и колдунья из своего укрытия каждый раз наблюдала за любовными играми, получая от этого удовольствие, смешанное со злобой и ненавистью.
Вот и сейчас она, совсем как Деянира несколько часов назад, умастила свое корявое тело благовонными мазями, распустила седые космы, вплела в них драгоценности, соорудила замысловатую прическу и, накинув на себя тончайшее шелковое покрывало, расшитое цветами и птицами, стала ждать, прислушиваясь к музыке и голосам, доносившимся из зала.
А Конан, осушая кубок за кубком, и Деянира, лакомясь засахаренными фруктами, не спешили вставать из-за стола, растягивая удовольствие первой встречи. Она требовала от Конана все новых и новых историй о его похождениях, и он без утайки рассказывал ей и о грабежах, и о погонях. Он даже признался ей в том убийстве, что случилось полгода назад, ночью, у ее ворот… Это привело Деяниру в восторг. Ей всегда хотелось, чтобы соперники сражались между собой, добиваясь ее любви. И вот уже она, своевольная красавица, сидит на коленях у Конана, перебирает пряди его смоляных волос и лукаво спрашивает:
— А дальше? Что было дальше?
И дорога снова раскручивается перед мысленным взором киммерийца, чье воображение подогрето вином и близостью женщины. Рассказ, то и дело прерываемый поцелуями, требовал довольно много времени, но Деянира непременно хотела дослушать его до конца. Битва со змеями заставила ее крепче прижаться к груди варвара. А он вспоминал все новые подробности, наслаждаясь ее восхищением и испугом.
Окончив животрепещущее повествование, Конан, держа Деяниру на руках, встал. Она слабо махнула рукой в сторону задрапированной двери и жадно прильнула к его губам.
Плечом толкнув дверь, Конан со своей драгоценной ношей вошел в спальню. Обычно Рино, маленький рыжий страж Деяниры, с отчаянным лаем кидался на гостя, чем немало забавлял хозяйку, но сейчас он забился в угол и оттуда тихонько рычал, не решаясь иначе выразить свое недовольство.
Тяжелый пояс с кинжалом упал на пол, поверх его легким облачком опустилось золотистое платье.
Кханда, подглядывая за мужчиной и женщиной из своего тайника, готова была взвыть от зависти. Она исступленно шептала, скребя стену ногтями:
— Ты будешь моим! Еще три ночи, варвар, и ты будешь моим! Я никуда тебя не отпущу, ты будешь служить мне, только мне!
Она бесновалась до самого утра, пока утомленные любовники наконец не уснули. Тогда и колдунья рухнула на пол, уставившись в потолок невидящими глазами. Лишь руки ее судорожно подергивались, как лапы хищной птицы.
Солнце, пробиваясь сквозь щели в тяжелых шторах, светило Конану прямо в лицо, но киммериец безмятежно спал, раскинувшись на подушках роскошного ложа. Деянира уже довольно давно смотрела на него, не решаясь разбудить. Хоть она и знала, что вечером снова его увидит, ей не хотелось, чтобы он уходил. Деянира встала, чтобы открыть окно, и чуть не наступила на своего маленького Рино. Наклонившись к собачке, она вдруг расхохоталась. Конан сразу проснулся и сел, глядя на нее удивленными глазами. Деянира показала рукой на пол, и Конан, захлебываясь от смеха, снова повалился на подушки. Маленькая негодница, неустанно трудившаяся, по всей видимости, всю ночь, спала, свернувшись рыжим комочком, на том, что еще вчера было новенькими сандалиями. Изгрызенные ремешки, погнутые пряжки, подошвы, похожие на надкушенные лепешки,— вот и все, что осталось от хваленой обуви купца Агассия.
