Ариса Вайа - Лепрозорий (СИ)
— Ева, ты ведь можешь подлечить мои лопатки? — позвала фурия, выжимая волосы над ворохом сухой листвы.
— Все могу, — промямлила она, унимая дрожь.
— Тогда иди ко мне.
Паучонок, не поднимая глаз, направилась к фурии. Растянула паутину меж пальцев и, сглотнув, подняла голову. И только тогда поняла, что она едва достает лбом Люции до груди, а в плечах уже раза в три.
— Я не дотянусь, — прошептала под нос и уставилась под ноги.
Фурия прошла мимо нее к одежде, натянула на мокрое тело штаны, обула, не завязывая, высокие ботинки.
— Бинты, мази или еще какая-нибудь гадость нужны? — пробурчала, плюхнувшись на землю позади Евы. Поморщилась, разминая шею, убрала волосы на грудь. Встряхнула портянки и, разувшись, принялась перевязывать ноги.
— Ничего не нужно, — прошептала Ева, вставая позади фурии.
Даже чистое тело Люции было серым и измученным. Явно одним заживлением ран не обойтись, тут необходимо было выводить яд кропотливо и долго. Вот только Ева не умела и боялась напортачить. Ведь если ошибется — фурия прибьет ее и не заметит. К тому же, сил было мало, желудок тихо урчал, а в голове разрастался туман от пережитой ночи.
Паучиха тщательно осмотрела спилы костей от крыльев, разрубленную плоть и посеревшую на краях кожу. Кто-то уже поработал над ранами. Костный мозг был начисто вымыт из полых костей, а внутри них была рыжая маслянистая жидкость, пахнущая облепихой. Работа предстояла явно не хлопотная — не сложнее разбитых узловатых коленей телят. И даже эти борозды срезанной кожи, как бы жутко они не выглядели, вполне поддавались лечению. Ева приложила хрупкую паутину к плечам фурии, прикрепляя попрочнее. До чего странной была кожа на ощупь, сама немного шершавая, но каждый шрам гладкий, даже скользкий. Свежая рана едва ощутимо пульсировала под пальцами, а спилы костей растягивали паутину.
Ева, пожевав губами, стала пальцами выдергивать остатки перьев, всякий раз прижимая голову, словно фурия должна была развернуться и ударить. Но фурия не била, и даже не дергалась, когда кожа, противно чавкая, тянулась за пером. Будто даже не чувствовала боли. А может, и впрямь не чувствовала? На копчике остались крохотные перышки, но они явно не причиняли своей хозяйке хлопот, и паучиха не стала их трогать. Осторожно разгладила кожу, промокнула платьем раны и покрыла сверху паутиной. Подтянула неровные ниточки, засеребрившиеся в вечернем свете, и опустила руки, перепачканные в крови.
Люция копалась в куртке, мешала белый порошок во фляжке и считала под нос.
— Я закончила, — пробурчала Ева, осторожно поднимаясь. Широкая паутина отняла много сил, и хотелось только упасть под дерево и уснуть. Слишком долгий день, перенасыщенный, переполненный. И утренняя взбучка за разбитую фарфоровую чашку, и пожар, и фурия с кошмарами. Чересчур много даже для двух дней.
— На! Это тебе за работу, — Люция кинула паучонку закупоренный бурдюк, полный до краев. — Будешь хорошо заботиться обо мне, будет тебе и еда, и вода в придачу. Не будешь — оставлю в лесу, и поминай, как звали. Все поняла?
Ева закивала, еще бы не понять. Ничего в этой жизни не изменилось, и за каждую ошибку все так же следовало платить. Вот только от первого подарка фурии пахло странно. Девочка раскупорила бурдюк и не успела даже поднести к губам, как закашлялась от запаха. Мерур любил такую гадость и часто, громко хохоча, требовал сделать глоточек отвратительной дряни, обжигающей горло. Он звал напиток водкой.
— Это что, водка? — промямлила она, испуганно подняв на фурию глаза. Та встала, потянулась, разминая плечи, и разразилась хохотом.
— Боже правый, — язвительно зашипела, одеваясь, — стала бы я давать ребенку водку?! Это спирт, пей!
Но Ева не нашла в себе сил сделать даже глоток, только вжала голову в плечи, ожидая удара. Неужели фурия такая же, как Мерур?
— Чего застыла? Пей, тебе говорят. Это Конфитеор, в воде ж ни черта не разводится, а у меня с собой только порошок и ампулы. Но инъекции, говорят, адски болючи, поэтому они — для меня, — фыркнула фурия, рукой подсушивая рыжие волосы. — Я по весу развела, в тебе больше тридцати килограмм явно не будет.
— Спасибо, — прошептала провидица. И ей стало стыдно за свой страх и ожидания наказания. А под платьем саднили ключицы, снедаемые лепрой.
Зажав пальцами нос, Ева сделала глоток, с трудом протолкнула обжигающую дрянь в горло и проглотила. Капсулы пить куда проще.
— Взаимно. Надеюсь, твоя паутина поможет моим обрубкам зарасти и зажить, — усмехнулась фурия. – Голодна?
Ева закивала.
- Тащи мешок, там языки телячьи и пара куропаток, - Люция махнула рукой под дерево.
Но провидица даже не шелохнулась и едва сумела промямлить:
- Телячьи языки?
Фурия удивленно изогнула бровь, а потом вдруг расхохоталась. Да так, что паучиха голову вжала и попятилась.
- Что, телячьи языки – это не этично? Хорошо, тогда что этично? Что ты ешь?
- Не этично, - пробурчала Ева, заламывая руки. Ей не казался смех фурии оправданным. Ведь так нельзя – есть священных животных своего клана. И соседнего клана тоже, даже самого маленького и бесполезного. Это жестоко, бесчеловечно. Так недолго и свою семью съесть! Своего господина!
- Ты мясо вообще не ешь? – грубо оборвала Люция, и зыркнула на девочку, будто и не смеялась до этого.
- Ем, - насупилась провидица. – Оленину, зайчатину.
- Вот лицемеры, - огрызнулась фурия, снимая с пояса нож. Еве стоило огромных усилий не завизжать от ужаса. – То, что кланы Оленя и Зайца ваши соседи, вас не смущало?
- Ну, когда они приезжают – не едим, - дрожащим голосом отозвалась паучиха, пятясь в лес.
- Вот как. Тогда твои куропатки, ощипай и разделай, как нравится. Там же найдешь котелок – воды набери. С меня костер. Все поняла?
Ева тяжело сглотнула подступивший к горлу ком. Признаваться, что она не умеет готовить, было страшно. А что, если не справится? Ни с куропатками, ни с чем-либо другим? Люция бросит ее? Что ей вообще нужно?!
- Что-то еще? – промямлила Ева и вжала голову в плечи, горло заболело изнутри, так сильно она боялась заплакать. Ей казалось, что стоит фурии увидеть слезы, как та передумает.
- Сейчас – ничего. Иди умывайся, но на будущее запомни пару простых правил. Плакать не дам. Больше ноешь – дольше идем, ты меньше спишь. Никаких истерик. Отставать не дам, ты совсем не входила в мои планы, я буду идти быстро. Кормить буду мясом, любым, какое добуду. Не нравится – сидишь голодная. Спать будешь на траве, я научу. Лечить меня будешь так часто, как это нужно. Потеряю сознание – не вой, не жди, не отдыхай – приводи в чувство. Не отвлекай. Не болтай. Не путайся под ногами. Это усвоить сможешь? – ее голос был абсолютно спокоен и даже равнодушен, будто отдавать такие приказы для нее было чем-то самым обыкновенным.
