Виктория Дьякова - Камни Юсуфа
Рассказать Рыбкин не успел. Из-за деревьев с факелами появились Никита Ухтомский и его ратники.
— Свены! — Злорадно захихикал князь. — Вот где они сидят! А Груша — в слезы: утоп, утоп, в озере утоп. Вот вам, покройтесь, — Никита кинул им рубахи и кафтаны, — а то еще занедужите, неровен час.
Витя закутался в кафтан, вечерний холодок не на шутку начал пробирать его до костей.
— Ты чего Грушу обидел? — спешился Никита и подошел ближе. — Не приглянулась тебе? Так там и другие были.
— Я, наоборот, старался, — удивленно ответил Витя, — ну, чтоб это… Чтоб ничего не вышло…
— Эх, ты! — Никита рассмеялся, похлопывая Витю по спине. — И где это у вас такое бестолковое царство находится, что когда баба сама в руки просится, вы тикаете от неё подальше? Али струсил малость, что счастье с тебя с грязью смоется? Так у вас в Европах считать принято? Ну, ничего: лиха беда начало. В следующий раз, свен, не дрейфь, бабы у нас не любят, когда ими брезгуют. И согласись, есть на что глаз положить. Так что ж себе отказывать?
Ухтомский снова довольно захохотал, вспоминая учиненную над иноземцем шутку, вернулся к скакуну, и вся кавалькада тут же умчалась прочь.
Смеркалось. Старый чухонец Сома, давно прижившийся при усадьбе, чинил на берегу рыболовные сети. Витя, одевшись, присел рядом с ним.
— А что, — спросил он, чтобы начать разговор, — рыбка-то в озере водится?
— А как же, боярин, — ответил Сома, даже не взглянув на него, — белозерский судак, тельма да стерлядка… В аккурат хватает.
— А глубоко озеро-то?
— Как сказать, где глубоко, где и не очень. Ну, локтей десятка с два да три пятка еще будет.
«Сколько же метров? — задумался Витя. — Десять, наверное, не меньше.»
— А леса? — продолжал спрашивать он. — На охоту ходите? Зверье-то есть?
— Как не быть, — неторопливо отвечал чухонец, не отрываясь от своего дела. — Леса у нас хорошие, лисы да зайцы водятся, бобры на реках. А теперь еще сокола отлавливаем.
— Сокола? — удивился Витя. — Сокола-то зачем?
— Как зачем? Государь наш Никита Романович обучает их охоте да на соколиный двор в Москву отправляет. Большой знаток он в этом искусстве.
— А ты ему помогаешь?
— Бывает. Я Никитку с детских лет нянчил, так мы все время вместе. Только вот на войну он меня не берет — стар стал Сома. А есть у нас тут, боярин, соколиная гора. Сокол-то, он, знаешь, крылья у него сильные, а когти и клюв что каменные. Добыча от него никак не уйдет. Разве что обхитрить может. Так на то не каждый зверь горазд. На горе той и других чудес хватает. Растения там — на всей Руси не сыщешь. Никита Романович сказывал, он такие только в дальних странах видал, где всегда жарко, архиде называется.
— Орхидея, может быть?
— Во-во, и источник бьет. Всякий, кто попьет воды из него со светлой душой — излечится. А с темными мыслями — не подходи, смерть настигнет неминуемо.
Сома поднялся, ополоснул руки в озере:
— Ужо и холодом потянуло, — взглянул на Витю выцветшими глазами из-под седых кустистых бровей, — июль-страдник на исходе, а в августе, знамо дело, серпы на работе греют, а вода-то холодит. Там, глядишь, на Преображенье — второй Спас, бери рукавицы про запас. Недалеко и до Варвары. Как затрещит Варюха… А что, боярин, нравятся тебе наши места?
— Да, красиво, — Витя вздохнул полной грудью.
— То-то, — оставив сети, Сома присел рядом с ним. — Мой народ верил, что земля, камни, деревья — все свою душу имеет. А случился как-то голод в Ростовской земле. То давно было, еще при князе Глебе Васильковиче. И пришли с Волги два кудесника. Говорят, знаем мы, кто урожай задерживает. Придут в погост, назовут лучших женщин и скажут: «та держит жито, а та — рыбу». И приводят к ним кто сестру, кто мать, кто жену свою. Кудесники делали у них прорез за плечами и вынимали жито либо рыбу, а самих женщин убивали, а имущество их забирали себе. Вот пришли они на Белоозеро. Собрали много женщин. Но прослышал князь Глеб Василькович, что в его земле творится, и прискакал с дружиной. Потребовал, чтобы выдали ему кудесников. Белозерцы выдали. Тогда князь спросил их:
«Зачем вы погубили столько моего народа?»
«А они держат обилие, — отвечали те, — если истребим их — не будет голода. Хочешь, при тебе вынем у них жито ли, рыбу, или что иное?»
Князь Василькович возразил:
«Все вы лжете. Бог сотворил человека из земли, состоит он из костей, жил и крови, и ничего в нем нет другого, и никто, кроме Бога, не знает, как сотворен человек.»
«Мы знаем, как сотворен человек», — сказали кудесники.
«И как?»
«А так: мылся Бог в бане, вытерся ветошкой и бросил ее на землю. Тогда заспорили Сатана с Богом: кому из нее сотворить человека, и сотворил дьявол тело человека, а Бог душу в него вложил. Поэтому когда человек умрет, тело его идет в землю, а душа — к Богу.»
Кудесники те одного народа со мной были, боярин. А мой дед говорил, что нет Христа, а есть два главных бога: добрый Чампас и злой Шайтан. Человека вздумал сотворить не Чампас, а Шайтан. Он набрал глины, песку, земли и стал лепить тело человека, но никак не мог привести его в благообразный вид: то слепок выйдет у него свиньей, то собакой. А Шайтан хотел, чтобы человек получился по образу и подобию Божию. Бился он, бился, наконец позвал птичку-мышь. Тогда мыши еще летали — такие были времена.
Вот велел он ей лететь на небо, свить гнездо в полотенце Чампаса и вывести детей. Птичка-мышь так и сделала: вывела мышат в одном конце полотенца, которым Чампас обтирался в бане, и полотенце от тяжести мышат упало на землю. Шайтан обтер им свой слепок и получил наконец подобие Божие. Тогда Шайтан принялся вкладывать в человека живую душу, но никак не умел этого сделать и уже хотел разбить свой слепок. Но тут подошел Чампас и сказал:
«Убирайся ты, проклятый Шайтан, в пропасть огненную, я и без тебя сотворю человека.»
«Нет, — говорит Шайтан, — дай я рядом постою, погляжу, как ты будешь класть живую душу в человека. Ведь я работал, и на мою долю надо из него что-нибудь дать, а то, братец Чампас, мне будет обидно, а тебе — нечестно.»
Спорили они, спорили, а потом решили разделить человека. Чампас взял себе душу, а Шайтану досталось тело.
А птичку-мышь Чампас наказал за дерзость, отнял у нее крылья и приставил ей голенький хвостик и такие же лапки как у Шайтана.
С тех пор мыши и не летают.
Чухонец замолчал. Растопченко немного выждал, потом спросил:
— А с кудесниками как же?
— А, конечно, — кивнул Сома и продолжил: — Князь Глеб Василькович спросил кудесников, какому же Богу они веруют, и где он находится.
«В бездне!» — отвечали те.
