Мирей Кальмель - Песнь колдуньи
— Вы ставите мне в упрек то, что я жив, тетушка? — попытался оправдаться Лоран де Бомон.
— Если я услышу еще что-нибудь в том же духе, то сама вас прикончу, — сердито отозвалась певчая.
Филиппина, поблагодарив ее улыбкой, между тем отошла в глубину комнаты.
Раздвинув занавески, она услышала ровное дыхание Филибера де Монтуазона. Они передвинули и отгородили его кровать, чтобы обеспечить ему покой. Девушка подошла к раненому, испытывая все то же беспокойство, все то же отвращение. Вот уже много дней он лежал без сознания, что придавало ему пугающее сходство с фигурой на надгробном памятнике. Бледный, с заросшим щетиной подбородком, шевалье выглядел изможденным, несмотря на их с сестрой Альбрантой неустанные заботы. А еще здесь сильно воняло мочой. И на этот раз Филиппине стало плохо, к горлу подкатил комок. Чтобы прийти в себя, она вышла за занавеску. Опершись спиной о колонну, она порылась в кошелечке, который висел у пояса, и прижала к носу пропитанный мятным настоем кусочек ткани. До нее донесся смех Лорана де Бомона. Как можно быть таким беззаботным и легкомысленным? Ведь всего несколько дней назад смерть пощекотала ему затылок, более того — она до сих пор ходит рядом! Для девушки такое поведение было непонятно. Он был с ней очень предупредителен, но Филиппина не знала, как ей защищаться от его ухаживаний, и в то же время не осмеливалась отвергать его знаки внимания, чтобы не помешать выздоровлению. По правде говоря, она предпочла бы вернуться в свою келью, чтобы ничего не видеть и не знать. Филиппина де Сассенаж была вынуждена признаться перед Богом в трусости. И перед людьми ей было неловко из-за этого тоже. Она изо всех сил старалась показать, что ничего не боится. Разумеется, она ела, сестра Альбранта строго за этим следила, но без аппетита, и в животе после принятия пищи становилось тяжело. Разумеется, она спала. Но сном беспокойным, населенным кошмарными видениями. Ухаживать за Филибером де Монтуазоном ей было противно. Не говоря уже об этой штуке… Чахлая и неподвижная, зловонная и дряблая… Тошнотворная. О существовании «штуки» она узнала на следующий день своего пребывания в лечебнице. Сестра-целительница попросила ее отвернуться. «Пора ставить дренаж, в противном случае он описает простыни, и при такой жаре мы задохнемся от зловония», — пояснила сестра Альбранта через плечо.
Она быстро сделала, что следовало, и ночной горшок у кровати, из которого под одеяло уходила соломинка, стал наполняться. Стоило сестре Альбранте отвернуться, как Филиппина приподняла одеяло. Просто из любопытства. Как же потом она об этом жалела! Целую ночь она не спала, пытаясь понять, почему у нее внизу живота все устроено по-другому, и в конце концов пришла к убеждению, что, если уж вокруг этой анатомической разницы поднимают столько шума, значит, она как-то связана с продолжением рода. Правда, Филиппина так и не поняла, как именно происходит зачатие, но при мысли, что когда-нибудь придется иметь дело с этим вонючим отростком, к горлу подкатывала тошнота. Думать об этом было так противно, что девушка стала спрашивать себя, а не предпочесть ли браку пребывание в монашеской общине? Подобные рассуждения напоминали ей о пережитых невзгодах, невзгоды — о Филибере де Монтуазоне, Филибер де Монтуазон — о Лоране де Бомоне, а Лоран де Бомон — о браке.
Пары мяты смягчили тошноту, и девушка смогла вернулся к изголовью шевалье. Действовать, не глядя на него, — только так сможет она выполнить поручение сестры-целительницы. Заменив ведро с мочой пустым, она хотела было подойти к окну, чтобы вылить мочу в канавку, выходящую в сточную канаву, когда занавески раздвинулись, пропуская аббатису.
— Как он?
— Не хуже и не лучше, мадам, — быстро ответила Филиппина, задыхаясь от противного запаха, — ведь его источник находился так близко к носу…
— Сестра Альбранта сказала, что он говорил этой ночью, когда вы дежурили у его изголовья.
Борясь с тошнотой, девушка кивнула.
— Поставьте это на пол и идите за мной, — приказала аббатиса. — Вы управитесь с этим позже.
Филиппина готова была ее расцеловать. Избавившись от своего бремени, она проследовала за настоятельницей в дальний конец комнаты, где их не могли слышать.
— Рассказывайте, дитя мое.
— Может, мне это просто приснилось, мадам, потому что раненый не шевелился, — пояснила Филиппина.
— Позвольте мне самой судить об этом! Что именно вы услышали?
— «Принц он или нет, этот турок дождется, что я ему голову отрежу». Именно это он сказал. Как видите, мадам, такое могло только присниться.
Заинтригованная аббатиса нахмурилась.
— И это все?
— Это все, — Ну что ж, возвращайтесь к своим обязанностям.
— От моего отца нет новостей? — осмелилась спросить Филиппина.
— Пока ничего. Но я рада, что позволила вам помогать сестре Альбранте. Выглядите вы уже лучше, — сказала аббатиса, к которой как раз подошла сестра Альбранта. Сестра-целительница уже проводила сестру Эмонетту.
Лоран де Бомон спал после снотворного. Понимая, что настоятельница и сестра-целительница хотят поговорить наедине, Филиппина вернулась к постели шевалье, не забыв предварительно понюхать спасительную мяту.
— Это дело, сестра Альбранта, кажется мне весьма таинственным, — сказала, понизив голос, аббатиса.
— Вы осмотрели его вещи, как я вам советовала?
— Да, но не нашла ничего стоящего. Приходится признать, что этот шевалье доставляет нам массу забот, и эта фраза, сказанная им сегодня ночью…
— …наводит на мысль об убийстве. Это очевидно, мадам, хотя и совершенно не вяжется со званием рыцаря-госпитальера.
— Об убийстве, вы думаете? Но ведь он упомянул какого-то турка… — попыталась возразить аббатиса.
Сестра-целительница покраснела от возмущения:
— А какая разница?
— Альбранта, не стоит забывать, что турки — язычники, — насмешливо проговорила мать-настоятельница. — Мы не сможем переписать историю…
— А вот помешать крестовому походу — вполне!
Аббатиса с удивлением посмотрела на сестру-целительницу и пожала, плечами:
— Вы, как обычно, преувеличиваете, дочь моя. Тем паче что это дело нас не касается.
— Простите, мадам, но мне противна даже мысль, что мы приютили убийцу.
Терпение аббатисы кончилось:
— Да что на вас нашло?
— Вот что я думаю: если этот шевалье таков, каким мне представляется, Филиппина вовсе не виновата в том, в чем ее обвиняют! — заявила сестра Альбранта.
— Не грешите ангелизмом, дочь моя, — посмеиваясь, отозвалась настоятельница, которой была прекрасно известна склонность сестры Альбранты всех оправдывать.
