Юлиана Суренова - Тропа каравана
— Как в мире легенд, где Метелица правит не одна, а делит свою власть с мужем, повелителем небес… — девочка подняла голову вверх, взглянув на большой красноватый шар, медленно, словно старик, ползший над землей. — И почему только другие боги позволили Губителю так тяжело Его ранить, лишая всех сил? А люди? В чем провинились перед Ними мы? Мы ведь ничего плохого не сделали…
— Я не знаю, малыш. Возможно, и люди, и боги тут ни при чем. Просто ваше солнце устало. И земля постепенно стала терять тепло.
— В легендах говорится, что однажды придет время, когда все города исчезнут, люди уснут и останется только Метель… — она зябко поежилась, словно от произнесенных ею слов вдруг повеяло таким холодом, что его не мог развеять даже наделенный магическим даром. Мати знала: есть вещи, которые не изменить. С ними нужно смириться как с тем, что она родилась в реальном мире, а не в сказочном. Почему же ее душа всякий раз трепетала, упрямо не желая думать о том, что произойдет? А, может, все-таки нет? Ведь легенды, боги оставляли робкую, едва теплившуюся надежду. — Но потом вечность закончится. Бог солнце выздоровеет и согреет землю, пробуждая всех от вечного сна. И все будет хорошо… — но эта светлая мысль почему-то не принесла с собой радости. Прикусив на миг губу, девочка лишь вздохнула, а затем, сама не зная почему, пробормотала под нос: — Папа, наверно, уже бы раз десять перебил меня, словно я говорю какие-то глупости. Он всегда так злится, когда я завожу подобные разговоры…
— Не обижайся на него. У хозяина каравана слишком много забот о нынешнем дне.
— Но сам-то он только и говорит, что о будущем! — обиженно насупилась она. — Па просто считает, что я не доросла до того, чтобы думать о таких вещах, что сейчас я должна просто верить… — она замолчала, с носом забравшись под воротник шубки, согреваясь от холода мыслей, не снежной пустыни.
— В вере нет ничего плохого. Она способна помочь в миг, когда больше не на что надеяться. Она — та веревка, за которую человек хватается в метель. И не важно, где мечется обезумевший ветер — в сердце, душе, или окружающем мире.
— Наверно, — сквозь одежду ее голос звучал глухо. — Может быть, все дело в том, что я еще маленькая и, поэтому, вера у мена тоже маленькая, не настоящая…
— И это говоришь мне ты, чье сердце живет сказкой больше, чем реальным миром!
Девочка удивленно взглянула на него… И тихо рассмеялась. Ей вдруг показались такими забавными все ее страхи. Ведь, что бы ни случилось, ей всегда было куда скрыться — на луну своей мечты.
— Шамаш, — выбравшись из воротника и поспешно смахнув капельки воды с подбородка, вновь заговорила она, и на этот раз в ее голосе не звучала грусть, лишь любопытство, — почему ты отвечаешь на все мои вопросы, даже те, которые потом мне самой кажутся такими глупыми?
— Потом, однако, не в тот миг, когда ты их задаешь.
— Да, но…
— Не спросив, ты будешь продолжать думать, что не знаешь чего-то важного, того, что может понадобиться тебе уже через миг.
— И все дело только в этом? — Мати глядела на него, сощурившись, с подозрением. Сама не зная почему, она была уверена, что есть что-то еще… Что-то, от чего веяло необычностью сказки.
— Нет, — вынужден был признать Шамаш. — Еще в том, кто я. Колдун не может уклоняться от вопросов, кто бы их ни задавал: малый ребенок или седой старик. Он должен отвечать, говоря при этом только правду.
— Так было в твоем мире? У нас Хранитель делает все, что захочет. Почему ты не можешь забыть о прежних законах?
— Я привык к ним.
— Но ведь ты отказался от прежнего мира.
— Я пытался, думая, что так будет лучше. Однако… — он вздохнул, качнув головой.
— Но у тебя не получилось?
— Это оказалось сильнее меня.
— Значит, так нужно… Скажи лучше, — видя, что этот разговор стал причинять собеседнику боль, она поспешила перейти на другую сторону тропы: — И ты ни разу в жизни не говорил неправду?
— Ни разу.
— Такого не может быть! Нет, я не врунишка, но порой так хочется поддеть кого-нибудь, посмеяться… А когда ты был маленьким, ты поступал так же?
— Конечно. У меня был очень строгий наставник.
— А родители?
— Я их почти не помню. Они умерли, когда мне было года три.
— А что с ними случилось?
— Их убили…
— Убили? А кто? Почему?… Нет, нет, не отвечай, не надо! Тебе, должно быть, очень больно об этом вспоминать, как мне о смерти мамы… Я помню, ты говорил: в том, другом мире люди не любили магов… Значит, ты тоже сирота, как и я…? Даже хуже. Ведь у меня есть па… Шамаш, вот ты маг… Ты когда-нибудь пробовал вернуть родителей? Можно было бы пойти за ними во владения Метелицы, в ее ледяной замок и попытаться разбудить…
— Нет. У нас не было снежной пустыни, и Метелицы не было.
— Но как же тогда? Что случалось с теми, кто умирал?
— Жизнь — это дорога. Рождение — начало пути, смерть — конец той его части, что идет по просторам земли, шаг через пропасть, на другом конце которой начинается вечная, звездная дорога, ведущая меж созвездий по пути мечты.
— Здорово! — она вздохнула. — Я бы тоже лучше ушла куда-нибудь, вместо того, чтобы спать вечным сном, ожидая, что, может быть, придет тот день, когда меня разбудят…
— Все будет так, как ты захочешь. Смерть — великий чудотворец. Она исполняет самые заветные желания, нужно только не бояться ее.
— Да, — она вздохнув.
— Ты загрустила.
— Я… Ну, я просто подумала… А как же моя мама? Я знаю, что увижу ее в последнем сне, а вот встречу ли на этой дороге?
— Все будет так, как ты захочешь, — повторил колдун. Он хотел сказать что-то еще, но…
— Вот ты где! — загромыхал совсем рядом голос Атена. Девочка не успела опомниться, как сильные руки отца подхватили ее и спустили вниз, на землю. — Ну-ка беги в тепло!
— Но папа!
— Марш, я сказал! — прикрикнул на нее караванщик, и девочке ничего не оставалось, как подчиниться. Скорчив недовольную рожицу и что-то бормоча себе под нос, она побрела к своей повозке.
Проводив ее взглядом, Атен повернулся к магу.
— Извини, что я прервал ваш разговор, — в какой уж раз, поддавшись первому чувству в своих поступках, а потом, ощутив запоздалую вину, хозяин каравана просил прощения у Шамаша, которого это удивляло нисколько не меньше, чем трепетное, благоговейное отношение к нему всех вокруг. — В ожидании ночи в пустыни становится особенно холодно… И, потом, уже поздно, Мати пора спать. Прости…
— За что? Она твое дитя. Тебе ли не знать, что будет для нее наилучшим, — промолвил колдун. Он подвинулся, жестом предлагая караванщику подняться на облучок, но тот только отрицательно качнул головой.
