Александр Рудазов - Сын архидемона
– Угу, – согласился я. – Вот с этого часто и начинается апокалипсис – с того, что кто-то чересчур ученый скажет «а интересно, что получится». Ты уж мне поверь, я в других мирах такое видел.
– Видел и видел, – пожал плечами Святогневнев. – Пошли жрать лучше.
Если бы этим вечером кто-нибудь забрел в домик кладбищенского сторожа, его взору предстала бы удивительно мирная картина. На стене тикали ходики, в углу тихо бормотал старенький телевизор-видеодвойка, а на пыльном диване и двух колченогих табуретах сидели мы четверо. Шестирукий трехглазый монстр, живой мертвец в докторском халате, крупного телосложения эльф с породистой харей и полковник КГБ из вселенной победившего коммунизма. Мы уютно кушали печеную картошку, смотрели телевизор и беседовали о всяких пустяках.
– Вы кушайте, кушайте, товарищ Бритва! – потчевал меня Щученко. – Сосиски я, значить, приготовил лично по моему секретному рецепту!
– Вкусно, – оценил я. – А что за рецепт?
– Секретный! – гордо прищурился Щученко.
– А все-таки?
– Ну ладно, раскрою, значить, военную тайну, -быстро сдался полковник. – Только вы, значить, ни кому! Даже ежели пытать будут!
– Зуб даю, – охотно пообещал я.
– Слушайте внимательно. Сначала вы, значить, жарите сосиски, а потом. едите.
Я подождал продолжения. Его не было. Зато рожа полковника аж сияла от самодовольства.
– Это секретный рецепт? – уточнил я.
– Передается из поколения в поколение, – важно кивнул Щученко. – Нихто больше не знаеть.
Сам полковник тоже ел с большим аппетитом. Его щеки раскраснелись, а губы лоснились от масла. Он держал в одной руке картофелину, в другой – сосиску, откусывая поочередно от того и другого. Периодически он менял картошку на кусок ржаного хлеба или помидор.
– Помидора – истинно коммунистический овощ! – чавкая, объявил Щученко. – Красный, як наше знамя!
Святогневнев ел скромнее, хотя на аппетит тоже не жаловался. По его правую руку стояла большая бутыль с уксусом, откуда мертвяк наливал себе стакан за стаканом.
А вот Джемулан кушал чинно, как престарелая графиня за ужином в Букингемском дворце. Он сначала насыпал на тарелку маленькую кучку соли, положил около нее кусочек сливочного масла, затем взял самую аккуратную картофелину – выбирал он минут пять, честное слово! – и осторожно разрезал ее пополам. Чтобы не обжечься, он положил ее на салфетку и все время держал в левой руке. Правой же вооружился чайной ложкой, которой отламывал кусочек масла и чуть прикасался к соли, а потом вынимал ею крошечный кусочек картошки. После этого сид очень долго дул, медленно приближая ложку к лицу, и, лишь убедившись, что картошка совершенно остыла, съедал этот злосчастный кусочек. Время от времени он откусывал помидор – ну а к сосискам и хлебу не прикасался совершенно.
– О, Дзержинский! то есть Боярский! – оживленно воскликнул Щученко, переключая каналы. – Кстати, товарищ Бритва, вот вы человек бывалый в разных странах, так объясните мне одну сложную вещь. Почему, значить, когда если в заграничной фильме показывають русского, значить, человека, так он обязательно танцуеть «казачок»? И почему в Москве у них завсегда вдеть снег? Даже, значить, в июле вдеть!
– Полковник, это одна из неразрешимых загадок природы. – рассеянно ответил я.
– Ученые уже много веков ищут ответ.
– Кстати об ученых! – поднял палец Щученко.
– Вот вы, товарищ Святогневнев, значить, доктор наук, как раз ученый человек, так объясните мне другую на учную захадку! Отчего у кошков всегда рождаются котятки, а у собаков щенятки, и никогда, значить, наобороть не бываеть?
– Ну это. – ошарашенно заморгал Святогневнев.
– Так я и думал! – самодовольно ухмыльнулся Щученко. – Этого ваша хваленая наука объяснить не могёть, так-то!
– Там по телевизору ничего интересного нет? – перебил его я. – Полгода уже ничего путевого не смотрел.
– Да нету ничего. – поморщился Святогневнев, забирая у Щученко пульт. – С тех пор как я поставил спутниковую тарелку на девяносто восемь каналов, смотреть стало совсем нечего. Хотя вот, «Последний герой» идет.
Я швырнул в пасть еще один помидор и с интересом уставился на экран. Там как раз кого-то выгоняли из племени. Джемулан смотрел на это с равнодушием, а Щученко – с возмущением.
– Название у ентого «Последнего героя» неправильное! – воскликнул полковник. – Надо эту педарачу назвать, значить, «Банка скорпионов»! Це правильнобудеть! А то какие это, к едрене фене, герои? Герой это тот, который грудью, значить, на амбразуру лег, шоб товарищей от вогню вражеского заслонить! А не тот, который товарищей всех передушил, шоб поганые миллионы захапать! Це не последний герой, це последний подонок, так я вам кажу!
– Выпьем за это, – предложил я, поднимая майонезную баночку с уксусом.
– Вздрогнем, товарищи! – поддержал тост Щученко и тут же остограммился.
После этого его уже слегка мутноватые глаза снова обратились к телевизору. Там началась реклама.
– дамы и господа, вы еще не устали торчать на кухне, разминая картофель? Лично я устал.
– Бездельник!!! – взревел Щученко, гневно потрясая огурцом. – Лоботряс!!! Работать оне, значить, не хотять, а хотять, шоб за них все, значить, роботы дела ли! У-у, вражье семя!
– Господа, я должен открыть вам страшную тайну сообщил я, понизив голос и наклоняясь к столу. – Один из нас. дебил!
– Какие ужасы вы говорите, товарищ Бритва! – перепугался Щученко.
– Хто же эта таинственная личность?
– Этого мы пока не знаем. – тихо ответил я. – Любой под подозрением.
– А я воть, кажется, догадываюсь. – пристально посмотрел на Джемулана Щученко. Сид единственный за весь ужин не проронил ни слова.
Джемулану постелили на ночь в комнате Святог-невнева. Меня пристроили у полковника. Таким образом, в каждой комнате получилось по одному спящему и одному страдающему бессонницей. Я ведь нормально почти не сплю – так, периодически проваливаюсь в полудрему. А у Святогневнева даже кровати нет – к чему она живому мертвецу?
Всего в этом домике две комнаты, кухня и довольно большой подвал – его Святогневнев приспособил под лабораторию. Одна из комнат общая, а вторая разделена надвое книжным стеллажом, так что получилось две маленькие спальни. И та из них, в которой последние полгода квартирует полковник Щученко, сильно изменилась с моего последнего посещения. Теперь на стене висели рядком портреты – Ленин, Сталин и почему-то Новодворская. Причем с траурной ленточкой. Этому я немного удивился и хотел спросить, что это значит.
– Полковник, а.
– Чей портреть мы видим дома, в светлой комнате своей, чье лицо нам всем знакомо, хто, значить, всегда был друг детей? – немелодично запел Щученко, не давая мне вставить слово. – Это Ленин дорогой, это Ленин наш родной!
