Марина Дяченко - Преемник
В харчевне воцарилась тишина, нарушаемая только Мухиными глотками; я хмуро прикидывала расстояние от трактира до гостеприимного дворика, приютившего наши повозки на эту ночь. Весу в Мухе… не так много, но мне хватит, я изящная девица, а не каменотёс, я не привыкла таскать на спине пьяных мальчишек…
Хозяин тихонько охнул; Муха крякнул и осторожно, преувеличенно осторожно поставил бутылку на стол. С трудом разжал зубы; зрители подались вперёд, кто-то особенно азартный подхватил бутылку и перевернул вверх дном. На пол упала одна только капля.
Вся харчевня загалдела, завозилась, захлопала, захохотала; Муха аккуратно выгреб из шляпы причитающиеся денежки, спрятал, подмигнул в толпу и направился ко мне.
За два шага до столика ноги его разъехались, лицо расплылось в бессмысленной улыбке — и он свалился на меня совершеннейшим безвольным мешком.
Вот оно, подумала я сквозь зубы (а сквозь зубы тоже, оказывается, можно думать). С отвращением отодвинула тарелку с рыбьим скелетиком и подхватила Муху под мышки.
Все видели, как и куда Муха прятал денежки; с соседнего столика уже постреливал вороватыми глазками шустрый сморщенный старичок. Горстка медяков — пожива не ахти, но наши с Мухой жизни стоят и того дешевле, поэтому я собралась с духом, ухватила Муху за шиворот и поволокла к двери.
Снова шёл дождь, промозглый, липкий, не устающий уже несколько дней. Муха то безмятежно, по-детски сопел носом, то принимался бормотать, петлять ногами и слабо вырываться. Я молчала, берегла силы; к счастью, улица была не из худших и кое-где покачивались горящие фонари.
Мы с трудом одолели половину пути. Муха смеялся, просил оторвать ему голову, тыкал неверным пальцем в фонарные столбы:
— Чего… лезет на живот. На живот мне лезет, ме-ирзавец…
Я сочиняла слова, которые скажу ему завтра, и эти мысли немного меня поддерживали. Глаза мои не отрывались от разбитой мостовой, я старалась не угодить в особенно глубокую лужу — а потому случилось так, что пьяный Муха первым увидел лежащего человека:
— Во… Тут уже все спят…
Стиснув зубы, я волокла его дальше; этот второй пьяница лежал навзничь, раскинув руки, будто собираясь взлететь. Запрокинутое лицо казалось покрытым слоем муки. Мельком взглянув на него, я внезапно помрачнела — лежащий напомнил мне Луара Солля. Во всяком случае такой же молодой — чуть старше Мухи.
Что за неудачный вечер, подумала я. Завтра отберу у Мухи половину выигранных денежек — я их заработала, пёс раздери. И в другой раз за всё золото мира не стану таскать на себе маленьких негодяев…
Человек под забором попытался пошевелиться и застонал. В первый раз напился, подумала я с отвращением. Убейте, не пойму, что за удовольствие платить за вино, чтобы за свои же денежки потом мучиться… Вот Мухе покамест хорошо. Весело Мухе, посмотрим, что ты завтра скажешь, щенок эдакий…
Мы миновали лежащего. До нашего пристанища оставалось совсем немного, когда я вдруг остановилась и чуть не выпустила икнувшего Муху. Дождь не унимался, вокруг тусклого фонаря пестрели, как мошки, частые летящие капли.
— Погоди, — я прислонила Муху к стене. Он тут же сполз на мостовую — в грязь, не пригасив тем не менее лучезарной пьяной улыбки.
Я оставила его в покое и бегом вернулась к лежащему юноше.
Он не пытался подняться, зато рядом сидел на корточках оборвыш лет десяти и сосредоточенно шарил в поисках кошелька. «Стража!» — рявкнула я страшным голосом, воришка растворился в мокрой темноте, а я с запозданием подумала о множестве взрослых его собратьев, которые ходят неподалёку.
Парень лежал, неудобно повернув голову. В тусклом свете фонаря я долго всматривалась в его лицо; даже на изрядном расстоянии мой нос морщился от густого винного перегара.
Скорее маленький сбежавший карманник окажется сиятельным князем, нежели наследник семейства Соллей обнаружится в грязной луже посреди города. Скорее Флобастер купит мне ферму, нежели я потрачу на этого пьяницу ещё секунду драгоценного времени. Скорее Гезина напишет философский трактат…
Скрипнув зубами, я крепко взяла лежащего под мышки — светлое небо, что за день сегодня! — и подтащила ближе к свету. Ноги его безвольно проехались по илистой луже — мне померещилось, что я нашла и тяну огромную снулую рыбину.
Парень не сопротивлялся. Только когда жёлтое пятно света упало ему на лицо, он сморщился, будто от невыносимо яркого солнца.
Я стояла над ним, опустив руки. Рёбра мои вздымались и опадали, как весла каторжной галеры.
Ну что мне теперь делать?! Бежать к господину Эгерту? «Скорее, скорее, господин Солль, а то одна я никак не утащу вашего сыночка, который как свалился под забором, так и лежит…» А может, напрямую к бургомистру? К начальнику стражи, пусть направит сюда патруль, пусть патруль донесёт господина Луара до отчего дома…
Меня передёрнуло. На свете существуют не только мелкие карманники и крупные грабители. На свете существуют огромные стражники, которые ни о чём не желают разговаривать, и вряд ли их подкупишь жалкими медяками — Мухиным выигрышем…
Светлое небо, да ведь ещё Муха!! Лежит под своей стеной и лучезарно улыбается… Будьте неладны. Будьте неладны оба.
Луар пошевелился и поднял опухшие веки. Небо, у этого парня были ясные серые глаза — теперь они смотрели слепо, мутно, страдальчески. От этого взгляда я чуть поостыла — как ни странно, только сейчас мне пришло в голову задуматься: а что же такое случилось в семействе Соллей, что после внезапной и странной отлучки отца сын оказался в столь невозможном, жалком состоянии?!
— И что мне теперь делать? — спросила я устало. Луар не ответил, глаза его закатились.
Бариан не спал — маялся зубом. В тёплом платке, намотанном вокруг лица, он совсем уж не походил на героя-любовника — скорее на измученную сельскую молодуху.
— У-ум… — простонал он, хватая за шиворот моего спутника, которого правильнее было бы называть ношей. — Над-ался, негодяй, вот бы…
Глаза его полезли из орбит, потому что пьяница у меня на руках оказался в полтора раза выше и тяжелее привычного Мухи.
У меня не было сил ничего ему растолковывать. Я промокла до нитки, вымазалась в грязи, а язык мой покрылся мозолями от непрерывных проклятий. Муха лежал в десяти шагах позади — не в силах тащить обоих парней одновременно, я волокла их эстафетой, по очереди.
Разбуженный нашей вознёй, явился Флобастер. Весёлый Муха водворён был в повозку — отсыпаться; и Бариан, и Флобастер удручённо качали головой, разглядывая землистое лицо юного Солля. После деловитого обмена опытом — а у обоих был обширный опыт неудачного пития — Флобастер потащил полумёртвого Луара на задний двор, «чтобы всё лишнее вон». Бариан, постанывая и держась за щёку, сообщил мне, что до утра делать всё равно нечего — приведём парня в чувство, а там пусть сам решает, что матушке-то сказать…
