Александр Сальников - Революция 2. Начало
Рождественский покосился на лежавшую рядом подушку.
Пальцы сами сжали набитый пухом мешок.
Вдруг снаружи что-то глухо стукнуло в вагонное стекло. Рождественский вздрогнул. Виски сдавило. В голове его ударили курантами часы Николаевского вокзала.
Из темноты за окном медленно проступил силуэт молодой женщины. Она прижимала к себе двух вихрастых мальчишек. Рождественский различил их заплаканные лица.
«Дядя Саса, а ты привез мне кукву?» — зазвучал тоненький детский голос.
Подполковник зажмурился, прогоняя наваждение, и судорожно сглотнул.
Качающийся поезд мчался сквозь туркестанскую ночь. Мерно стучали колеса. Тихо дышал под сухим полотенцем Скорый.
Рождественский скомкал подушку, лег и сунул ее под голову.
Заснуть он смог только к утру.
Утром двадцать третьего августа поезд прибыл в Джизак. На вокзале их встретил сухощавый казах. Высокий с залысинами лоб, живые раскосые глаза и висячие усики делали его похожим на китайского хитреца.
— Мустафа Чокаев, — представился он подполковнику.
— Это наш коллега из мусульманской фракции, — пояснил Керенский. — Приехал сюда переводчиком. А где Кутлу-Мухамет Батыргараевич?
— Он ждет вас в доме нового уездного начальника, — ответил Чокаев, провожая их к экипажу.
Пролетка с откидным верхом около получаса добиралась от станции до старой части Джизака. Вернее, до того места, что осталось от города.
Карательная экспедиция оправдала свое название. Еще на подъезде к Джизаку стали попадаться пепелища деревень. Обугленные деревья недавно цветущих садов черными головнями высились вдоль дороги, тянули обожженные ветки к высокому желтому небу. Стоячая вода зеленела в арыках.
Обломками зубов торчали впереди остатки крепостной стены. Артиллерия превратила низкие дома и узкие улочки в единое крошево из обугленной глины. Выковыривая из-под завалов нехитрый скарб, на развалинах копошились туземцы. Уцелевшие минареты отбрасывали на них длинные траурные тени. Миновав руины, повозка одолела еще четыре версты и въехала на русскую территорию города — укрепление Ключевое.
Депутат Тевкелев поджидал их на ступенях городской управы.
— Куропаткин здесь? — вместо приветствия бросил Керенский.
— Генерал-губернатор вчера уехал в Самарканд. — Тевкелев подкрутил кончик уса и повернул вытянутое лицо к Скорому. — Вы себя хорошо чувствуете, Александр Федорович?
— Пустяки! — махнул рукой тот. — Скажите лучше, что Куропаткин тут делал? Вы встречались?
— Не довелось, — признался Тевкелев. — Я виделся лишь с мусульманскими старейшинами и знаю все только с их слов.
— И что говорят? Как настроение в массах?
— Подавленное, — подобрал нужное слово депутат. — От разговора уходят. Сказали только, что много крови пролилось. Что генерал-губернатор по приезду хотел сначала всех повесить, но потом смилостивился. Объявил, что за убийство русских людей вся земля вокруг на пять верст отойдет государству. Туземцы теперь лишний раз голову поднять бояться, не то что разговаривать.
— С такими заявлениями он нам все карты смешает, — скривился Скорый. — Медлить нельзя! Сегодня же отправляемся в Самарканд!
— Сегодня поезда уже не будет, — сообщил Чокаев. — Да и вам с дороги отдохнуть бы.
Рождественский устало усмехнулся. Видно, плоховато знали члены депутации своего главу.
— Поедем лошадьми, — приказным тоном заявил Скорый. — Выезжаем немедля. К вечеру будем там.
Чокаев с надеждой посмотрел на Тевкелева, но не нашел поддержки. Бормоча что-то на тюркском, переводчик поплелся искать ямщиков. Подполковник разобрал в его ворчании что-то про жару и собак, которым и восемьдесят пять верст не крюк.
К трем часам дня унылые киргизские лошади тянули дорожную карету по почтовому тракту в Самарканд. Такыры сменялись барханами. Барханы превращались в покрытую трещинами, поросшую саксаулом степь.
Однообразие пейзажа нарушилось лишь единожды. Словно мираж из полуденного марева, выплыли навстречу путешественникам «Железные врата». Проход, разделяющий хребты Мальгузар и Нуратау, дышал величием древности и по праву назывался воротами Тамерлана. Скудная зелень жалась к извилистой речке Санзар, несущей свои воды в этот узкий скалистый проем. Рождественский едва не потерял шляпу, разглядывая уходящие ввысь отвесные стены ущелья. Они давили, нависали над петляющей дорогой. Казалось, вот-вот — и обрушатся с них камни, засыпая сорокаметровое ущелье вместе с непрошеными гостями. Полетят копья и стрелы стражей хана Тимура, все еще защищающих подходы к столице своего эмира.
В Самарканде Куропаткина не оказалось. Депутаты разминулись с генерал-губернатором. Немногим ранее он отправился поездом в Ташкент.
Измученные путешественники мечтали об отдыхе, но разбушевавшийся Скорый и слышать ничего не хотел. Днем они устроили небольшой митинг на базарной площади, а тем же вечером поезд уже нес депутацию в Андижан.
Утром двадцать пятого августа площадь у мечети Джами была переполнена сартами и киргизами. Магометане не торопились расходиться после молитвы. Они ждали гостей от ак подшо — белого царя. На каменных ступеньках теснилась беднота. В тени черепичного навеса, подпираемого резными деревянными столбами, расположились муллы, манапы и горожане побогаче.
Среди туземцев белыми пятнами мелькали полицейские мундиры. Рождественский ухмыльнулся: за всю их поездку местное отделение «охранки» впервые напомнило о себе.
Тевкелев выступил вперед и поднял руку, призывая к тишине.
— Ас-саляму алейкум, уважаемые! В поисках правды мы явились в ваш славный город, — начал он уже слышанную Рождественским речь. Те же самые слова уфимский депутат произносил перед магометанами Самарканда. Наверное, те же он говорил и в Джизаке. Результат был схожим — беседа не ладилась. Туземцы молчали.
Тогда слово взял Керенский.
— Первым делом я бы попросил, — выдерживая паузы для удобства переводчика, начал он, — покинуть наше собрание господ полицейских! Все мы здесь мирные люди и собрались для душевного разговора. Тут нет никакой опасности, и нужды в услугах полиции тоже нет!
По зрителям ронесся рокот одобрения. Жандармы переглянулись. Бывший за старшего ротмистр попытался нашептать что-то на ухо Скорому, но тот остался непреклонен. Придерживая на ходу «селедки», белые мундиры покинули площадь.
— Уважаемые, — продолжил Керенский, едва полиция скрылась из виду. — Уверяю вас, и в Туркестане, и в России есть русские люди, которым небезразличны судьбы туземного населения! Наша комиссия — живой тому пример! А лично я готов работать для вас так же, как и для своего народа!
