Сергей Смирнов - Цареградский оборотень. Книга первая
— Приметят, княжич. Испортишь всю охоту, — укорял он шепотом.
Тропа так и продолжала вести — от амбара к амбару. Охотники перебегали от сруба к срубу, вжимались в темные бревна, пахшие старым обжигом. В одном месте княжич провел рукой по седым лохмотьям мха, торчавшим между бревнами. Мох рассыпался и дымком соскользнул вниз, под ноги.
«Дерево истлеет, — вновь подумал княжич. — Придет век, когда никто уже не вспомнит о Туровом роде… Теперь я знаю. Я привезу из Царьграда настоящего летописца.»
Кто-то из Туровых, тем временем, проходил мимо, кто-то поблизости хлопотал у овинов, не замечая пришельцев. Брога все чаще оглядывался, хвалясь слободской тропою, и хитро подмигивал.
Наконец тропа вывела прямо под самую высокую, угловую вежу кремника. Вал у подножия деревянной башни был усеян яблочным огрызками.
Брога вдруг замер и, подняв руку, растопырил пятерню:
— Княжич! Дальше — поворот. Можно по тропе идти прямо в кремник. Что велишь?
Стимар растерялся и стал озираться по сторонам. Место было открытым, не считая плетня козьего загона. У малых только бы макушки над плетнем сверкали, а Броге и княжичу плетень приходился по пояс. Рядом не было никого, но те Туровы, что ходили стороной по своим делам, даже их собаки, — все словно нарочно отводили от «лазутчиков» глаза. Добро была заговорена слободская тропа.
— Глянь, кто там, на веже, яблоки грызет, — не придумал ничего более важного княжич.
Брога оставил тропу, быстро взбежал на вал кремника и, задрав голову, стал приглядываться под облам, в длинную щель-бойницу под нависавшим выступом сруба в верхней части вежи.
Из той бойницы, предназначенной для стрельбы в подошву стен, вылетело цельное яблоко и едва не угодило Броге в лоб.
— Рат! — в полный голос кликнул слобожанин того, кто «стерег» вежу.
Княжич затаил дыхание: Брога назвал не чужое имя. Рат приходился ему племянником. Когда княжича забирали к себе ромеи, Рату шел девятый год.
— Чего тебе, Слобода? — донеслось сверху. — Шустро подобрался.
— Да вот думаю Турову яблоньку обтрясти. — И Брога крепко уперся руками в вежу.
— Гляди, вчерашний дождичек стрясешь…
Брога успел спрыгнуть с вала, едва не попав под «дождик» веселого Рата, любившего, как и Уврат, всякие злые каверзы.
— Ромеев, небось, уже видал, — донесся голос с башни, — раз давно мышкуешь.
— Как же, видал, — важно усмехнулся Брога, подмигнув княжичу. — Два рогатых да три кудлатых…
— А шесток — ты без порток! — опередили с башни.
— Теперь-то что, велишь, княжич? — растерянно зашептал Брога.
— Зови его за раками, — велел Стимар, вспомнив, что для Рата в давние времена то была самая любимая охота. — На Свиной Омут… Скажи, что княжич зовет.
Брога передал.
— Какой княжич? — удивилась вежа.
Сердце у Стимара вдруг гулко застучало, словно молот в ближайшей кузне, и он не выдержал — вышел из защиты слободской тропы и твердым шагом подступил к веже.
— Слезай, Рат! — крикнул он, довольный, что ошеломит родича. — Стимар тебя зовет! Или у тебя с твоими раками уже договор на меже?
Брога гоготнул позади.
На башне затихли. И вдруг в ее утробе загремело что-то, будто котел уронили на лестнице.
— Княжич?! — донесся сверху чей-то испуганный голос, не Ратов.
— Он! — изумленно подтвердил Рат. — Выколи мне глаз, он!
Снова гулко, еще громче загремело внутри вежи, и сама вежа будто покачнулась из стороны в сторону.
— Княжич Стимар! — раздался крик уже внизу, за стеной кремника. — Княжич Стимар вернулся! Встречайте!
Весь град внезапно зашумел, как людное торжище. Во все стороны сорвались со стен и тына сороки да галки.
Первой к княжичу подскочила под ноги собака, но, поджав хвост, залилась испуганным лаем и попятилась.
Брога, почуствовав, что праздник чужого рода не для него, тоже стал отступать и, когда княжич поднял на него глаза, только развел руками и рассеянно пробормотал:
— Гляди-ка, все признали, а эта холопка не признала.
Лай донесся и до ушей старого жреца Богита, и до ушей силенциария Филиппа Феора, и оба насторожились. Богит увидел над градом кроваво-алую радугу и пуще устрашился того, что уже ничем не предотвратит беду, грядущую вместе с княжичем в кремник. Силенциарий же вспомнил, как однажды из цареградской ночи донесся подобный этому лай а потом, спустя много дней, ему рассказали, что собака лаяла перед воротами на человека, принесшего в город чуму.
— Ничего. Скоро признает, — надеялся княжич Стимар, радуясь заклубившейся вокруг него суете.
На закате того же дня, в который, словно в прорубь посреди омута, провалились все девять лет и зим цареградской жизни, княжич Стимар посреди глухой рощи, окружавшей Дом бродников, сидел на его гнилом крыльце, и пытался вспомнить все страшные события, успевшие произойти перед вратами кремника еще до полудня.
Минувший день казался ему теперь чужим темным домом, по которому его стал неохотно водить какой-то незримый хозяин. Хозяин дома держал в руке светильник. Проходя мимо предметов, он ненароком освещал их, и Стимар не успевал ничего толком разглядеть и соединить предметы в единую мозаику-картину.
Он замечал то рыжую собаку, испуганно поджавшую хвост, то растерянные глаза Броги, то его круглую блестящую серьгу, то чью-то поднятую руку, то остановившееся в стороне колесо.
…Открывались перед княжичем врата кремника, и навстречу ему устремлялись две вереницы сестер в белых срядах. Сестры несли на вытянутых руках маленькие пшеничные снопы и пели величальную. Княжич присматривался к сестрам, старался всех узнать — и старших, и самых младших, что родились, пока он жил в сорока птичьих перелетах от Большого дыма, и по лицам старался угадывать их имена.
Между вереницами, замыкая их ход, торжественно ступал сам князь-старшина Вит, держа в руках родовой священный меч Дар.
Стимару казалось, будто он сам плывет в лодке между вереницами сестер навстречу князю, и теперь, в своем воспоминании, ему очень хотелось оглянуться назад. Но в воспоминании, как и в недобром сне, нельзя оглянуться.
Князь-старшина приблизился, поднял на руках меч, и стал произносить имена. Так, остановившись перед княжичем, он повел ему навстречу череду-вереницу предков от седьмого колена Турова.
Удар грома, которого не слышал никто, кроме старого жреца Богита и княжича, прогремел вместе с именем его старшего брата, первенца князя-воеводы Хорога и Лады, Коломира. Своего старшего брата Стимар любил больше всех, даже больше отца.
