Игорь Ковальчук - Рыцарь-маг
У их ног меж листьев папоротника, похожих на огромные перья, легла лунная полоска — поперек, преграждая путь.
Молодой друид вынул из-за кушака золотой серп. Не такой уж большой, в два раза меньше, чем крестьянский, которым женщины жнут пшеницу, но даже при этом (Дик готов был спорить на что угодно) ясно — такую вещь не спрячешь за кушаком. Красивая вещица, сразу видно — чистое литое золото, изящная магическая игрушка, инкрустированная мелкими кусочками зеленой бирюзы и украшенная узором из рун огама. Трагерн неуверенно взвесил на ладони друидический артефакт, словно прикидывая, на сколько унций он потянет, а потом вдруг вцепился в локоть Дика. Взмахнул правой рукой — дугообразная полоса серпа взвилась в воздух — и резко дернул спутника на себя.
В лицо молодому рыцарю ударил сильный ветер. Порыв был так резок, что телохранитель короля пошатнулся. Он стоял на вершине горы, на краю обрыва, на камне, нависающем над крутым склоном, спускающимся к морю, словно неровно обрезанный ножом брусок масла. Так высоко, что, наверное, даже если бы уже взошло солнца, прибоя было бы не видно, шипения волн не слышно. Он раскинул руки, словно пытаясь схватиться за что-нибудь, — первая реакция человека, внезапно оказавшегося на краю, — и удержался, наверное, только потому, что не видел склона, только чувствовал его. За спиной Дика зашипел Трагерн, он схватил спутника за пояс, и молодой рыцарь сразу почувствовал опору — так сильна была хватка. Переступил подкованными сапогами — вниз запрыгали мелкие камушки, тревожа мох, кустики травы и другие камни.
— Извини, — проворчал ученик друида. Он был красен и тяжело дышал. — Извини. Ну, впрочем, я предупреждал...
— Шипишь, как змея. — Молодой воин, обернувшись, рассматривал магический источник.
Пришлось подняться по склону, чтоб рассмотреть его ближе. На вершине обнаружилась неглубокая выемка размером с чан для купания, только гораздо более плоская. Ровный круг, пологие края, внутри — ни растений, ни камней, только мелкий песок. Кроме того, невидимая физическим взглядом, но отчетливая для магического, в выемке плескалась вода. Очень странная.
А над ней клубилась Сила. Такого напора Дик не испытывал даже в уэльской пещере над родником. Он, не оглядываясь и не размыкая губ, спросил ученика друидов:
— И что теперь?
Он видел лицо Трагерна, хотя «смотрел» на него затылком. Напряженное, обострившееся лицо. Друид не ответил, но смысл того, о чем он подумал, натянутой струной звенел в воздухе: «Делай то, что считаешь нужным».
Дик подошел, опустился на одно колено и попытался зачерпнуть воды.
Зачерпнул.
Она с тихим шипением испарялась у него на пальцах. Наверное, звук только чудился ему — просто потому, что беззвучие окружающего мира томило и угнетало. Сперва рыцарь-маг ничего не почувствовал, потом все тело наполнилось жаром, от которого на коже выступил пот. На миг кровь в его жилах сменилась кипятком, наверное, даже раскаленным металлом, и ему показалось, что он тает изнутри. Растворяться в потоке силы было так сладостно, как это бывает только в любовном экстазе, в самом конце, когда каждая клеточка обессиленного тела ноет от наслаждения. Зачем сопротивляться? Перед внутренним взором открылось разом с полсотни картин его жизни.
Зачем сопротивляться воле отчима? Он готовит тебя к роли священника — стань священником. Передумал? Хорошо, будь воином. Наемником. Зачем спорить? Сделай, как он хочет.
Зачем спорить с герцогом? Проще сделать, как велит. Зачем позволять жалости проникнуть в сердце? Крестьяне сами виноваты, что не уплатили подать вовремя, теперь расплатятся всем своим имуществом. Поздно валяться в ногах, плакать и просить. Пусть дохнут с голоду, какое тебе дело?
Зачем отвергать прелестную Альенор, если сама лезет в постель? Она так свежа и прекрасна... А рога Йорка — это его личное дело. Зачем помнить о чести — куда приятней творить, что в голову взбредет, приятней и легче...
Не думать о расплате.
«Не для меня», — беззвучно ответил Дик.
Ты поступал так, верно? Именно так, как сейчас видишь. Ты покорялся обстоятельствам, потому что один в поле не воин. Нельзя быть не таким, как все.
Я был не прав. Я раскаиваюсь.
Но сказанное правда. Человеку надо быть как все.
Неправда. Человеку надо быть собой. Я должен нести ответственность за свой выбор, и я буду делать это. Я могу быть сильней толпы.
Зачем? Это так утомительно. Это так опасно...
Я — воин. Я не желаю отступать. Я не буду отступать. Я буду собой. Я буду сам по себе.
Он растворился в магической энергии и воплотился вновь. Лишь потом он понял, что какое-то мгновение существовал лишь в форме мысли. Кипяток в жилах стал льдом, и Дик с ужасом и восторгом ощутил все свое страдающее тело до последней косточки, до волоска. Он понял, что оказался сильнее магической мощи источника, не позволил поглотить себя и потому сам стал господином.
Мышцы ныли, словно целые сутки корнуоллец, не жалея себя, тренировался с мечом или таскал бревна. Голова была ясной, мысли — прозрачными, как воды горного ключа, зрение стало острым до противоестественности. Не хуже орла рыцарь-маг видел в долине каждую мелочь, листья и цветки апельсиновых деревьев, коряги у ручейка, хотя темноте, царившей в ночи, еще не пришло время рассеиваться или хоть побледнеть. Он чувствовал источник магической силы и сплетающиеся вокруг него каналы, которые пульсировали, словно вены в человеческом теле, приводя в движение энергию — кровь земли. Он видел, что в выемке, перед которой он стоял, клубилось бледным дымом и скручивалось веретеном нечто иное, совсем чужое и в то же время очень знакомое пространство, напоенное магией.
Этот стержень пронизывал Землю насквозь, достигая той оси, вокруг которой она вертелась; дотянувшись до точки приложения, Дик мягко, но решительно остановил этот вечный бег. Ему казалось, он слышит, как скрипит старушка-Земля, замирая в пространстве, неизмеримом по глубине, и там, за гранью понимания и видения, тоже что-то есть... Корнуоллец понял, что уходить сознанием так далеко не следует, и с ощутимым трудом вернулся мыслями к магическому источнику у своих ног.
Ветра больше не было, смолкли шорох листьев и шум моря вдалеке, только легкий, едва различимый звон тревожил тишину. Он напоминал звук десятка колокольчиков, раскачиваемых сквозняком, звук, долетающий издалека. «Надзвездные сферы, — почему-то пришло в голову Дика. Слова, которые он то ли читал, то ли слышал, пока учился у друидов. — Ведь именно их я видел только что... Может, это песня звезд?» Он обернулся к Трагерну, замершему с округлившимися глазами.
— Как это неуютно, — тут же сказал ученик друида, словно пришел в себя под взглядом спутника. — Уши закладывает.
