Александра Лисина - На окраине мира
Стрегон резко свернул в сторону конюшни, собираясь честно высказать все, что думает о расслабившихся побратимах, но не успел: из темноты на него налетел кто-то очень спешащий. Да не просто налетел, а наскочил почти с разбега, пихнул бесцеремонно, будто выше собственных сапог ничего не видел. На полном ходу столкнулся, наступил на ногу, ойкнул от неожиданности. Разумеется, тут же отлетел обратно, едва не сев в большую лужу, и, возмущенно вскинув голову вверх, негромко прошипел:
- Торково копыто! Ты глаза свои дома, что ли, забыл?!
К несчастью, от резкого движения с наемника слетел низко надвинутый капюшон, и говоривший резко осекся. Попятился даже, будто привидение увидел, как-то странно осел, а потом судорожно вздохнул:
- М-мать моя!!
Стрегон хмуро взглянул на невежу, испортившего ему новые сапоги, но, к собственному неудовольствию, увидел лишь промокшего до нитки мальчишку, спешащего укрыться от дождя в теплом доме. Обычного, невысокого, закутанного в плащ мальчишку, с головы которого тоже сполз набок капюшон, открыв совсем еще молодое, безусое лицо, облепленное мокрыми каштановыми прядями.
Он плохо рассмотрел подробности, просто отметил, что парнишка довольно хорош собой (наверняка скоро девкам спасения не будет), но заострять на этом внимание не стал. А вот чужие глаза неожиданно заставили его споткнуться - крупные, поразительно чистые, светло голубые, каких просто не бывает в природе. А если и бывает, то явно не у людей. И светилась в этих глазах такая оторопь, такое искреннее смятение, что Стрегон с досадой поджал губы: и без того отлично знал, как выглядит со стороны.
- ТЫ-Ы?!! - неслышно выдохнул потрясенный до глубины души пацан, отшатнувшись от наемника, как от самого Торка. Даже за грудь схватился, словно за спасительный оберег. Но почти сразу понял, что ошибся: на долгое мгновение замерев, он вдруг как-то разом осунулся, побледнел. А потом и вовсе резко отвернулся, пряча погасший, тоскливый взгляд. - Прошу прощения. Обознался.
Стрегон так же хмуро кивнул, про себя подумав, что его-то как раз ОЧЕНЬ сложно с кем-либо спутать - длинные седые волосы, стянутые на затылке в конский хвост, и блекло-голубые глаза не слишком-то подходили его жесткому, обветренному лицу, лишенному какого бы то ни было изящества черт. Крепкая фигура, жилистые руки, твердые мозоли на ладонях от постоянного упражнения с оружием. Немало рубцов, расчертивших его тело причудливой росписью шрамов... он не был старым - напротив: не так давно разменял четвертый десяток, в самую силу вошел, однако белые волосы, как какое-то проклятие, носил на голове с детства. Точно так же, как отец, дед... и еще целых пять поколений предков, на которых всю жизнь стояла несмываемая метка: полукровка.
Когда-то внешний вид доставлял ему беспокойство. Когда-то чуть заостренные кончики ушей сводили его с ума, а цвет волос и водянистые глаза заставляли скулы белеть от ярости, едва подметив удивление или отвращение на чужих лицах. Полукровка... и этим все сказано. Как позорное клеймо, как жестокая метка, ненавистный ярлык, от которого нет никакого спасения. Эта слава тянулась за ним с раннего детства, словно навязчивый бред. И никому не было дела до того, что эльфийской примеси в нем не половина, а лишь какая-то жалкая часть, щедро разбавленная обычной, человеческой кровью. Что у настоящих полуэльфов глаза абсолютно красные, а не голубые, волосы светлеют не с рождения, но лишь по достижении совершеннолетия. Что грешила когда-то не его родная мать, которую отец всю жизнь пытался уберечь от насмешек жестокой толпы. Что из-за этого они так часто переезжали из города в город. Что на поверку дело происходило задолго до того, как вообще появились Новые Земли... нет. Никто не хотел ничего понимать или слушать: люди просто видели его лицо и каждый раз поспешно отворачивались.
Точно так же, как этот безусый пацан сегодня.
Правда, сейчас Стрегона ничем не задело чужое изумление. Ничто не промелькнуло в голове, кроме мимолетной мысли о забрызганном плаще, смутном сожалении об ушедшем детстве, когда он мог позволить себе смотреть чисто и открыто, как едва не упавший в грязь сопляк, да некстати вспыхнувшем раздражении на задержавшихся побратимов. Ни гнева, ни ярости, ни обиды. Ничего. Просто потому, что за годы в Братстве он узнал себе настоящую цену. Научился бороться с мнением толпы. Приучил себя его не замечать и больше не видел смысла что-либо прятать. Со временем белые волосы из посмертного проклятия превратились в его персональный, хорошо узнаваемый знак. Голос огрубел, превратившись из звонкого эльфийского колокольчика в хрипловатый баритон зрелого мужа. Юношеская мягкость черт исчезла под холодной маской отчуждения, закрылась белесыми шрамами, стерлась, истаяла. Уши свои он теперь видел только в отражении на речной глади и не обращал ни малейшего внимания на некоторую их вытянутость кверху. Шутить не любил. На любую насмешку отвечал стремительным и быстрым ударом. А глаза... что ж, за эти годы и они превратились из жалобных, вопрошающих и несчастных в холодные, жесткие и сухие. Как раз такие, чтобы даже в Братстве его откровенно побаивались, а за спиной, думая, что он не в курсе, называли Бесцветным.
Впрочем, его это тоже не трогало.
Заслышав знакомые голоса от конюшни, Стрегон моментально забыл о мальчишке, которого чуть не сбил с ног. Отряхнулся, молча обошел его стороной, не заметив ни быстрого взгляда из-под опущенных ресниц, ни тяжкого вздоха. Озаботившись более важными проблемами, просто прошел мимо, как всегда делал. А вспомнил о нем только через полминуты, когда уже почти завернул за угол, но все-таки услышал напоследок странное:
- Вот так и поверишь в невозможное... иррадэ! Ну, КАК же я его упустил?!..
Ночь, как ни странно, прошла тихо и поразительно спокойно: вчера, немало обеспокоенный возможным недовольством грозных постояльцев, последних выпивох розовощекий хозяин трактира выпроваживал из дому лично. Чтобы, значит, не вздумали мешать своими громкими воплями уважаемым господам-наемникам, изволившим почивать в его скромном жилище. А кое-кому еще и старательно подливал, чтобы надрались поскорее и сползли под стол понадежнее, поскольку один из гостей (по виду - урожденный южанин с длинной косой и парными саблями за плечами) вполголоса пообещал, что любого, кто только посмеет вякнуть у него под дверью, самолично вышвырнет в окно. Второй здоровяк очень бодро посоветовал другу просто прикопать неугодных под ближайшим кустом. В то время как третий (тот, белобрысый с порезанным лицом) всего лишь мельком покосился, но зато ТАК, что перетрусивший трактирщик вмиг понял - ежели чего, то в доме не только не останется ни одного целого окна, но его же первым и прикопают. А стекла даже в наше время стоили ужасно дорого. Своя шкура - еще дороже, не говоря уж о том, что загулявших односельчан было просто-напросто жалко. Но, что хуже всего, вчера тут еще трое таких же крутилось - молчаливых, мордатых, с холодными глазами наемных убийц. Явились, зыркнули, по-хозяйски заняли лучшие места... таким попробуй, не угоди - весь двор на ножи поднимут. Однако обошлось, хвала милосердной Линнет: одна троица уехала еще до ночи, так что никакого смертоубийства не случилось, а вторая с рассветом поднялась, молча перекусила в опустевшем зале, так же молча расплатилась и уже седлала коней.
