Ник Перумов - Война мага. Том 4. Конец игры. Часть 1
Так, может, «для блага государства» действительно следовало послушать советов Сежес и Сеамни? Сделать своими руками то, что сейчас проделали Радуга и бароны?..
Император тяжело усмехнулся.
Если уж вспоминать уроки его наставников до самого конца, то он, напротив, оказался в выигрыше. Грязная работа сделана чужими руками, ему остаётся лишь с умом воспользоваться её плодами. Пусть народ и легионы проклинают тех, кто забирает у них детей. Это неплохо. Это даже очень хорошо. Узурпатору будет не на кого опереться, кроме баронских дружин. Но, чтобы перехватить удачу, ему, Императору, нужна его собственная победа – здесь, у коричневой пирамиды.
У пирамиды, один вид которой заставляет бледнеть и дрожать даже самых закалённых центурионов.
…Солнце едва поднялось над восточным горизонтом и попыталось дотянуться пока ещё неяркими лучами-копьями до цепи угрюмых пирамид, а Серебряные Латы с гномьим хирдом уже стояли в боевых порядках и старый легат Сулла привычно рявкал на чуть замешкавшихся легионеров, вставших в строй на секунду позже соседей.
Император не собирался рисковать.
Сеамни не отходила от него ни на шаг, ни днём, ни ночью, вот и сейчас, в простой кольчуге и высоком островерхом шлеме, сидела на резвой кобылке, не сводя с пирамиды застывшего, прозревающего нечто невидимое прочим взора.
Рядом с Императором держалась и Сежес со своими помощниками: те едва не падали – ночь выдалась неспокойной, призраки тянулись бесплотными лапами к выложенной линии оберегов, отступали нехотя, щеря чёрные провалы пастей. Сежес велела не тратить на них силы – не станет пирамиды, не придётся заботиться и о её бестелесных стражах.
Наступали по всем правилам. Рассыпавшиеся цепью велиты, манипулы в сомкнутом строю, прикрывшись щитами, готовые огрызнуться пронзающим ливнем пилумов. Прямоугольник хирда казался тараном, что, не заметив, снесёт любую преграду, опрокинет любого врага – вот только где он, этот враг?
…Осталась позади незримая черта, образованная амулетами и оберегами, теперь вся надежда на чары волшебников, если призраки рискнут-таки выползти под яркие солнечные лучи.
Но нет – коричневые стены приближались, а вокруг – тишина и бездвижность. Охватив пирамиду полукольцом, небольшое войско Императора продолжало наступать, угрюмые легионеры невольно горбились да выше поднимали щиты, словно ожидая ливня встречных стрел.
Здесь, вблизи от Разлома, землю выгладило, содрав с неё нежную кожу родящей почвы и оставив один голый камень – словно нарочно приглашая легион к наступлению.
До пирамиды оставалось два полёта стрелы, и манипулы невольно стали сходиться теснее, почти наваливаясь боками друг на друга.
Император опустил руку в седельную сумку, туда, где, обмотанная бычьей кожей и ремнями, лежала белая костяная печатка.
Последнее средство, если дело повернётся совсем уж скверно.
…Как всегда, «такое», если и случается, то исключительно внезапно. Против Императора не стояло могучей армии, как на Ягодной гряде, не мчалась в атаку неистовая семандрийская конница – одна лишь пирамида, за которой, как доносили разведчики, никто не прятался, да и много ли там спрячешь, если в полусотне шагов пролёг край Разлома?
Но по коричневым скатам внезапно прошла короткая судорога, а над пропастью взметнулся высоченный и широкий «зонтик» белёсой мглы, накрывший пирамиду, словно плащом.
Серебряные Латы разом остановились, не требуя команды.
Серый плотный туман впитывался коричневым камнем, втягивался в трещины, крупными каплями скатывался по ступеням; негромко, но тягуче и мрачно заныл ветер, раздирая себя о вершину пирамиды.
Всегда смирный мерин Сежес дико заржал, запрокидывая голову и едва не сбрасывая волшебницу. По граням пирамиды зазмеились трещины, осколки плит медленно поднимались и зависали в воздухе, мало-помалу складываясь в гротескные фигуры, пугающе сильно напоминающие козлоногих.
Разлом оживлял свою гвардию.
– Сежес, – произнёс Император одними губами, не поворачивая головы к чародейке, – твоя очередь, волшебница.
Её пятеро помощников, бледные и растерянные, в ужасе глядели на бывшую гордость Голубого Лива. Первой опомнилась Асмэ, схватила за руки Мерви и Диокана; Серторий подхватил Дильена, протянул другую ладонь, вместе с рыжей аколиткой замыкая кольцо.
Коричневая пирамида разваливалась всё быстрее и быстрее.
У пока ещё целого подножия споро выстраивались козлоногие, подражая Серебряным Латам тесными рядами и ровными прямоугольниками собственных «манипул».
А чародеи медлили, что-то бормотали, зажмурившись и взявшись за руки. Сежес насилу успокоила своего конька, расстегнула ворот – на блистающей, точно диамантовая, цепочке висело голубое облако, орденский знак Лива.
– Сейчас, – выдохнула она, и все пятеро её помощников разом вскрикнули, точно от боли; сама чародейка изогнулась дугой, словно швыряя вперёд неподъёмную каменную глыбу.
– Вперёд, мой Император, – прошептала она и стала заваливаться набок, Вольные из числа ближней стражи едва успели подхватить исхудавшее за последнее время, почти невесомое тело.
Правитель Мельина ожидал, что в рядах козлоногих сейчас полыхнёт пламя, или туда грянет молния, или, скажем, под ними расступится земля, однако секунды текли, а на поле боя ничего не происходило.
Тем не менее Император резко вскинул правую руку, и буксинщики тотчас сыграли атаку.
Словно рождаясь из глубины, из сердца каждой манипулы, над полем повис низкий и грозный рык. Когда Серебряные Латы сойдутся на расстояние броска пилума, рычание обернётся яростным, оглушительным боевым кличем легионов, одинаково страшным и для людей, и для нелюди. Велиты вскинули луки, первые стрелы прочертили небо, взмывая по высоким дугам над полем боя, застывая на краткий миг в самой верхней точке – с тем, чтобы низринуться вниз, алчно отыскивая цель остро отточенными жалами.
Наверное, умей стрелы говорить, они сказали б, что нет ничего прекраснее этого мига на высоте, когда под тобой – сходящиеся квадраты войск, тысячи сильных и храбрых рук, внимательных глаз, напруженных ног и спин; они сказали б, что секунда, когда перед тобой, как кажется, такое множество целей – высшее блаженство; исчезающая терция времени, когда забываешь, что твой полёт задан натяжением тетивы стрелка и углом возвышения лука…
И люди бы поняли, особенно те, кто любит ссылаться на обстоятельства и кивать на Судьбу; но мы – не стрелы, и сами выбираем свой путь, мы свободны от рождения до могилы, и только сами куём свои цепи.
Ты тоже выковал свои собственные кандалы, Император. Они волочатся за тобой, звеня при каждом движении, тянут тебя назад, пригнетают к земле, у тебя нет даже той секунды, что имеют стрелы, зависнув в вершине смертоносной дуги.
