Аспект белее смерти (СИ) - Корнев Павел Николаевич

Кто-то из мелких вскочил со своего места и бросился прочь, Лука едва успел ухватить и рывком за ногу повалить мальчишку на пол. Он не потерял головы, и мне стало невыносимо стыдно, аж передёрнуло всего.

Это ведь всё из-за меня! Именно я привлекаю теней! Они слетаются на сияние моего духа!

Я задержал дыхание, не желая втягивать в себя противоестественную стылость, но, сколько ни терпел, внутреннее свечение и не думало затухать. И тогда вспомнились упражнения в подвале часовни — вспомнилось, как вбирал тепло, чтобы сразу вытолкнуть его из тела.

Вытолкнуть!

Усилием воли я выбросил из себя стылость, а ещё попытался мысленно отгородиться от неё вовсе, чтобы уже точно не втянуть при следующем вдохе. Светящаяся волна вырвалась из меня и рассеялась в полумраке комнаты, сработал и воображаемый барьер — когда потянул в себя через судорожно стиснутые зубы воздух, меня не продрало стылостью, а внутреннее сияние не разгорелось с новой силой и продолжило понемногу угасать.

Вот так, черти драные! Вот так!

Кольцо теней разомкнулось, приблудные духи бестолково заметались по комнате, огоньки свечей вновь начали плеваться длинными искрами. Тишина сгинула, и комната взорвалась криками, визгами, воплями и плачем, но всё это перекрыл яростный рык Луки:

— Сидеть! — Он отвесил оплеуху одному, влепил пощёчину другому, и тут же его примеру последовал Хват. Порядок они навели — вмиг.

Я с места не сдвинулся. Я едва сдерживал дрожь и пытался очистить тело от сияния, пытался — и окончательно вытравить из себя остатки небесной энергии не мог. Приблудные духи потеряли меня из виду, но не уносились прочь, а метались в поисках путеводного огня.

Они чуяли добычу. Чуяли меня.

По лицу катился солёный пот, спина взмокла, сердце колотилось, словно бежал наперегонки с лошадью, мысленный барьер — выдуманный или реальный, не важно! — давил тяжким грузом, в голове шумело. Снова накатил дикий ужас, и я едва не утратил самоконтроля, но всё же совладал с паникой и продолжил размеренно дышать, стараясь не втягивать в себя отравившую комнату стылость, а её случайно захваченные крохи без промедления выталкивал обратно, заодно пытался сделаться невидимым и незначительным. Перестать существовать.

Не смог. Точнее — не успел. Небесный прилив схлынул и утянул призрачные тени с собой, мир сделался прежним.

Мир сделался прежним. Я — нет.

Все загомонили и засуетились, Рыжуля начала раздавать малышне невесть где раздобытые леденцы, плач и рыдания как отрезало, на смену им пришли смех и писк, а кто-то, не поделив угощение, даже взялся мутузить друг друга. Из всех огарков не погасли только пять, Хват с Лукой запалили от них лучины и принялись разжигать остальные.

Меня била дрожь, рубаха насквозь промокла от пота, Яр выглядел ничуть не лучше.

— У вас всегда так? — спросил он, отдуваясь.

— Не! — отмахнулся Сивый и жалобно протянул: — Рыжу-у-уля! А мне леденец?

— Ты большой уже! — отшила его девчонка.

Гнёт с усмешкой глянул на меня и вдруг заявил:

— Серый, да ты весь мокрый, будто обделался!

Я уже успокоился в достаточной мере, чтобы не полезть за словом в карман.

— Если я обмочился, то чего у тебя портки мокрые? Вон — из штанины течёт!

Пацан невольно опустил взгляд, и я не преминул этим воспользоваться, легонько прихватил его за подбородок.

— Саечка за испуг!

Все развеселились, а вот мне было не до смеха. Пусть и растягивал губы в улыбке и требовал наравне с другими от Рыжули леденец, но противная стылость в груди так никуда и не делась. С каждым вдохом я словно втягивал в себя остатки разлившейся кругом небесной энергии, и ощущение это было не из приятных. Чертовски хотелось убедить себя в том, что всему виной простой самообман, но нет, нет и нет. Сейчас всё было всерьёз.

А ещё разболелась отбитая нога.

К чёрту всё и к чёрту всех!

Спать!

Встал рано. Раньше остальных так уж точно. Все ещё долго колобродили после того, как я ушёл спать, угомонились только далеко за полночь.

Да оно и немудрено! Такое приключение!

Воспоминание о вчерашних странностях настроения мне отнюдь не улучшило, ноющая боль под коленом и ломота в груди и вовсе вогнали в самое настоящее уныние. Даже всерьёз задумался, не стоит ли рассказать обо всём монастырскому лекарю.

Ну в самом деле — если и вправду имеется склонность к тайным искусствам, так к кому с этим ещё идти, как не к монахам? Пусть научат!

Было немного боязно высовываться, но и упускать такой шанс я не собирался.

Шутка ли — могу тайнознатцем стать!

Я оделся и загодя закатал штанины, тихонько выбрался с чердака, под лёгкий скрип половиц дошёл до лестницы и, растолкав дремавшего у входной двери Цыпу, велел тому за мной запереть. После спустился на первый этаж и встал на крыльце, а там хватанул непривычно прохладного для погожего летнего утра воздуха и немедленно закашлялся. В груди начало печь, будто раздул вчерашние угли, скрутило всего так, что даже на стену навалиться пришлось.

А как откашлялся, так и сообразил, что дело не в недолеченной простуде и не в холодном воздухе — прихватило меня из-за разлившейся над болотом стылости.

То ли небесный прилив в этом году оказался не в пример сильней прежних, то ли раньше и близко нынешней чувствительностью не обладал.

И если так, то чем это для меня чревато?

Эх, кто б подсказал!

Хотя что значит «кто б подсказал»? Монастырский целитель — кто ещё!

Отдышавшись, я принялся перескакивать с кочки на кочку и вышагивать по брёвнышкам, почти успел выбраться с болота, когда сзади послышался свист. Обернулся и досадливо поморщился: меня нагоняли Лука и Яр. Дожидаться их я не стал, только помаячил в ответ рукой и поспешил дальше. Когда под ногами перестало хлюпать, остановился, обтёр о траву ноги и обулся. Тогда уже меня и нагнали.

— Ты куда, Серый, с утра пораньше? — спросил Лука.

— В монастырь, — сказал я и пояснил: — Мне теперь цельный месяц лечение отрабатывать.

— Это в какой? — влез в разговор Яр.

Захотелось послать приблудыша куда подальше, но вспомнился вчерашний разговор с Лукой, и я нехотя буркнул:

— Босяков только пепельные братья в свой госпиталь пускают, нешто не знаешь?

Яр пожал плечами.

— Ну мало ли…

— Долго там пробудешь? — уточнил Лука. — Вечером толковище — помнишь?

— К обеду точно вернусь, — пообещал я и спросил: — Вы куда?

Лука неопределённо повертел пятернёй.

— По делам прошвырнёмся.

— В город намылился? — кивнул я в сторону реки.

— Не! — рассмеялся Лука. — Ты же знаешь, я с Заречной стороны ни ногой!

Задворками птичьего двора мы прошли к примыкавшему к болоту Соломенному переулку, а только зашагали по нему и сразу обратили внимание на странное для столь раннего времени столпотворение на перекрёстке. Похмельные мужички и растрёпанные тётки что-то взволнованно обсуждали, и мне стало не по себе, хоть вроде бы ни в чём предосудительном замешан и не был.

— Чего там ещё? — насторожился Лука и завертел головой по сторонам, а углядев знакомого босяка своих лет, окликнул того: — Сыч, что стряслось?

— Бродягу приливом накрыло, — пояснил долговязый паренёк с по-птичьи длинной шеей. — Высох так, будто неделю вялился!

Яр оживился:

— Надо глянуть!

Сыч его остановил.

— Да там уже монахи телегу подогнали! — сказал он и предложил: — Айда сегодня с Гороховой улицей махаться!

Лука покачал головой.

— Не, мы уже с Угольным тупичком забились.

— Ну, удачи тогда!

В этот момент послышались раздражённые крики и лошадиное ржание, зеваки подались назад, из переулка выехала телега.

— Сыч, а кто это был? — спросил я, ничего толком из-за спин не разглядев. — Не демон ведь?

Прежде чем ответить, босяк с показным презрением сплюнул под ноги.

— Не-а! Монахи о приблудном духе толковали. Бестелесная хрень какая-то, даже не бес. Развеялся давно.