Песнь Валькирии - Лахлан Марк Даниэль

Мальчика звали Гилфа, и он принадлежал к знатной пиратской фамилии. С весны до осени на кораблях викингов они промышляли разбоем, и мальчик ходил с ними.

— Хотя, признаюсь, я не очень-то умею сражаться, — сказал он.

Луис счел это невероятным. Среди викингов было не меньше трусов, чем в других народах, но ни один северянин не признавался в этом. Соотечественники, скорее всего, презирали Гилфу, но Луиса восхитила его честность. Он видел много мужчин, хвалившихся своей храбростью, но не имевших смелости признаться в своем малейшем недостатке.

— А к чему ты способен?

— Я могу ковать, — ответил мальчик. — Думаю, поэтому здешние люди спасли мне жизнь. Им пригодилось мое умение ковать железо. Хотя бы гнуть его, если не скручивать.

Как же он изменился, если это признание так удивило его! Сам он был монахом, совсем не умел сражаться и ставил знания гораздо выше военного искусства. Не оно поддерживало купола Святой Софии в Константинополе, рассчитывало его акведуки и строило мосты. Человек, каким он был сто лет назад, ответил мальчику:

— Я и сам не воин.

— Ты легко убил часового.

Луис засмеялся.

— Ты бы тоже выучил пару приемов, если бы пожил тут с мое.

— Немного бы выучил.

— У меня лучше получается действовать пером.

— Я не знаю, что это такое.

Луис пожал плечами. Когда умерла Беатрис, он оставил свои книги. Одного этого уже достаточно, чтобы понять, как он устал от мира.

— Мне так холодно от этого ветра в спину, — сказал Гилфа.

— Иди передо мной, — предложил Луис. — Я тебя прикрою.

В первую ночь они вошли в лес, ножами выкопали нору, выложили ее валежником, а сверху сделали крышу из ветвей.

— Привяжи его мне на шею, — попросил Луис. Его раненая рука все еще болела, и трудно было завязать ею узел на бечевке.

Мальчик обвязал камень вокруг шеи Луиса.

— Что это такое?

— Оберег от неудач.

— Тогда верни его тому, кто тебе его продал, потому что, по-моему, это фальшивка. Эго так же верно, как то, что мне нравится с тобой идти.

Кремнем и трутом Луиса они высекли огонь. Костер мог их выдать, но это было лучше, чем умереть от холода.

— Так ты норманн, — сказал Гилфа.

— Да. Хотя я долго жил на востоке.

— Отхватил там добычу?

— Я был там не ради добычи.

— Тогда торговал. Хотя где это видано, чтобы торговец взял сталью, а не золотом, когда у него был шанс разбогатеть?

— Я был учеником.

На лице мальчика отразилось смущение.

— Я не понимаю.

— Я учился, был человеком науки. Читал книги.

— И книги приносили тебе заработок?

Луис улыбнулся.

— Нет. Они дали мне возможность быть в обществе великих людей, что для меня стало отравой.

— Но расположение великих людей приносит только радость, — возразил Гилфа.

Луис смотрел на огонь. Он слишком долго жил, чтобы спорить. Когда-то он любил жаркие споры, а теперь предпочитал наблюдать, как заходит солнце и восходит луна; он смотрел, как распускается весенняя зелень и опадает золото осени, как воспринимают это животные — без любопытства.

От костра поднимался дым, но солнце уже почти зашло, и он надеялся, что их не заметят. Луис немного подремал — со спины он замерз, а спереди было жарковато, но он был рад отдохнуть после дневного перехода.

— Что ты будешь делать? — спросил Гилфа.

— Что ты имеешь в виду?

— Есть ли еще мир? Есть ли в нем место для меня?

— Я не учитель, Гилфа. Я иду вперед в поисках смерти. Я спас тебя от минутной опасности. Возможно, нам надо найти место, где тебе ничто не будет угрожать. Я не могу тебе этого обещать. У меня свои дела, которые я должен совершить, точнее, завершить.

— Так зачем ты меня спас?

— Чтобы не видеть ужас в твоих глазах.

— И все? Не ради своей души или своей чести?

— Нет.

— Зачем было тогда спасать меня — чтобы оставить здесь умирать?

— Я не хочу тебя убивать. Не хочу видеть тебя погибшим. Но ты умрешь, и я хочу отвести тебя в такое место, где я этого не увижу.

Гилфа посмотрел на него озадаченно.

— Тогда отправь меня в лес одного.

— Это тебя убьет. Ты можешь идти гуда же, куда и я, и, если найдешь безопасное место, я пожелаю тебе удачи.

— Но ты сказал, что я умру?

— Ты — человек. Теперь или позже ты должен умереть. Время — океан, а мы — щепки на его глади. Какая разница, утонет ли щепка в первой волне или в третьей? Она все равно утонет.

Гилфа показал на странный кривой меч Луиса.

— Тогда возьми это и покончи со своей жизнью, — сказал он. — Сегодня — все равно что завтра, завтра — все равно что через двадцать лет. Если ты веришь тому, что говоришь, утони сейчас, как щепка в волне прилива.

Луис так близко протянул ноги к костру, что его башмаки чуть не загорелись.

— Я бы так и сделал, если бы это было просто.

— Что может быть проще? Перерезаешь себе горло, и через десять мгновений ты мертв.

Луис промолчал. Он помнил, что увидел в Источнике Мимира. Бесконечные жизни, бесконечные возрождения. Одна и та же история, которая разыгрывалась столетиями, а теперь завершилась. Но отголоски ее продолжают звучать сквозь времена — их исполнители мечутся в хаосе существования, не имея ни цели, ни смысла, ни истории — одну лишь агонию взглядов друг на друга, одно лишь знание любви и близости, которые неизбежно уносят время и смерть.

— Тогда ты — лицемер, — заявил Гитлфа. — Ты говоришь, что не ценишь свою жизнь, но это неправда. Почему тогда ты так боишься видеть, как умирает человек?

Гилфа побледнел, явно испугавшись, что сказал лишнее. Луис усомнился в его искренности. Назвать варяга лицемером — даже в шутку — грозило нешуточным знакомством с честностью его меча или топора.

— Прошу прощения, — смущенно произнес Гилфа.

— Если хочешь совета, — сказал Луис, — я бы на твоем месте предложил себя в рабы норманнам. Им принадлежит будущее.

— Ты — норманн, — пробормотал Гилфа.

— Я норманн. Или когда-то был им. Теперь я просто старик, который ищет смерти, — сказал Луис. — В этой стране у меня не будет будущего, не будет земель и скота. Если можешь, иди на юг. Там найди себе хозяев. Там теплее, поля изобильны. Проживешь свои дни в мире и спокойствии.

За деревьями послышался шум. Всадник. Нет смысла тушить костер, все равно его уже заметили. Три, четыре, пять всадников. Люди из отряда Жируа — Луис узнал их крупного в яблоках коня.

Гилфа схватил Луиса за руку.

— Что нам делать?

— Сними этот камень, — велел ему Луис, постучав по голышу на шее.

Он почувствовал охвативший его страх, но справился с ним. Он знал, что сейчас это бесполезное чувство, рудимент человека, которым он когда-то был. Он может умереть, но снова оживет. И даже если ему суждено умереть навсегда, то колотящееся сердце, пот и сухость во рту не спасут его от этого.

— Это тебя не спасет! — У Гилфы от страха расширились глаза.

— Делай то, что я говорю, если хочешь жить!

Но мальчишка уже исчез в зарослях.

Всадники гикнули и припустили следом, каждый из них был похож на дракона с вырывающимся из пасти дыханием. Луис левой рукой вынул нож и перерезал бечевку. Камень упал на землю, и все чувства и ощущения взорвались внутри. Сердце перестало бешено колотиться, рот увлажнился слюной. Он почувствовал, как его самоощущение сместилось от человека к волку, от жертвы к хищнику.

Со сломанной рукой не было смысла браться за меч. Пик у норманнов не было, только мечи, и он поблагодарил судьбу.

Рысью подошли кони.

— Мы приведем тебя живым, чужестранец.

Луис наклонился и, подобрав камень, сунул его за край ботинка, подальше от кожи.

— Все еще забавляешься со своим нечестивым идолом?

И кони, и люди пахли чем-то густым, похожим на поджаренный окорок. Он чуял запах пота, мочи и экскрементов людей и животных.

Держа нож неповрежденной рукой, Луис расслабил пальцы. Ему придется действовать быстро.

— Убей его, Филосе, и через пару часов мы снова будем в теплом доме.