Николай Романецкий - Конь в малине
28
Меня опять лепили, как пластилиновую фигурку. И вновь втыкалось в грудь копье. Втыкалось и останавливалось, на какой-то микрон не добравшись до сердца. И растерянные зеленые глаза плавали над миром, будто воздушные шарики…
Когда я пришел в себя, часы показывали 8.17. Боли не было. Правая рука закинута за голову. Хотел ее поднять – не слушается. Потом понял: на руке браслет, не пускает. Полежал немного. В памяти одно за другим всплывали события недавнего прошлого. Будто кто-то сдавал карты, а моя голова была игральным столом, впитывающим номинал… Тройка – я Арчи Гудвин, который совсем не Арчи Гудвин… Семерка – меня похитили… Туз – меня прятали… Очко – я жив!
Перевел дух, попытался поднять левую руку. Та, неожиданно, оказалась свободной. Перенес ее к промежности, шевельнул пальцами, пощупал.
Главные мужицкие инструменты были целы. Что ж, и на том, парни, спасибо!..
Тут же зачесался живот, возле пупка. Я перенес руку туда. Пальцы коснулись чего-то липкого и прохладного. Боли по-прежнему не было. В голове окончательно прояснилось, и понял, что лежу на диване. Голый…
Чуть слышно стукнула дверь. Я посмотрел в ее сторону.
В комнату вошел рыжий с какой-то баночкой в руках. Приблизился, скрутил с баночки крышку и принялся мазать то место на животе, где чесалось, чем-то липким и прохладным.
– Это биоколлоид, – пояснил. И вдруг заорал: – Эй, он пришел в себя!
Биоколлоид – это хорошо. Это не только избавление от боли, это излечение ран в течение ближайших шестнадцати часов. В том числе и ожогов третьей степени…
Вновь стукнула дверь. Толстяк.
– Как вы себя чувствуете, Метальников?
– Вашими молитвами… – Губы и язык слушались.
– Шутите? Это хорошо.
– Оклемался, дружок? – А вот и угрюмый. – Твою маковку, сигареты кончились! Пойду сбегаю. – Угрюмый выкатился из комнаты.
– В сортир здесь пускают? – спросил я. – Или под себя?
– Пускают. – Толстяк глянул на рыжего.
Меня отсоединили от трубы, проводили до ветру. А когда привели назад и вновь приковали, толстяк сказал:
– Сейчас вас покормят. Но не обессудьте, есть придется левой рукой.
Вновь стукнула дверь, тише и где-то внизу. Наверное, угрюмый отправился за сигаретами.
– Можно закурить?
– Можно. Чуть позже. Мы не курим.
– У меня есть, в сумке. И зажигалка там.
Толстяк повернулся к рыжему.
– Принеси!
Тот исчез за дверью.
Откуда-то снаружи донесся отдаленный визг тормозов и глухое «бум».
Рыжий появился в комнате. В руках полусмятая пачка «Кэмел». Моя пачка. Мне вставили в зубы сигарету. Рыжий щелкнул зажигалкой. Глядя на пламя, я содрогнулся. Но пересилил себя, прикурил. С наслаждением затянулся.
Все-таки жизнь хорошая штука, парни! Особенно, когда остался жив после изрядной переделки…
Толстяк вдруг встрепенулся, подошел к окну, открыл, прислушался. Теперь и я расслышал шум голосов в отдалении, возбужденных, любопытных.
– Что там такое? – Толстяк закрыл окно, отобрал у рыжего сигареты и зажигалку. – Сбегай-ка, проверь!
Рыжий скрылся. А я понял, что полминуты назад упустил шанс на спасение. Пока окно было открыто, следовало заорать: «Помогите!» Если я слышал людей, то и они могли услышать мой вопль. Поздно!..
– Сейчас вас покормят, – повторил толстяк. – А потом, извините, придется начать все сначала. Пока не расколетесь. – Он развел руками, словно извиняясь. В этот момент он как никогда был похож на Эркюля Пуаро. Вот только с серыми клеточками у него, наверное, было похуже…
Я чуть не застонал. Все сначала!.. Опять эта горилла с медвежьими лапами будет жечь меня адским пламенем, а мне останется только выть и мочиться под собственную задницу!..
За открытой дверью вдруг пробухали по лестнице торопливые шаги. В комнату влетел рыжий. Он был так бледен, что веснушки на лице казались черными оспинами.
– Там… Костя… – Он задохнулся.
– Что? – прорычал толстяк.
– Костю там сбила машина! – выпалил рыжий, справившись с дыханием. – На улице!
– Какая машина? Что ты плетешь?
– «Мерседес-семьсот» цвета мокрого асфальта.
– Номер заметил?
– Заметил. Но он и не собирается скрываться. Какой-то лох… Похоже, просто несчастный случай.
До толстяка, наконец, дошла вся серьезность случившегося.
– Черт возьми! Менты же сюда, к нам, припрутся! Оружие у него было?
– Не знаю! – Рыжий стрелой метнулся вон. Через несколько секунд вернулся, держа в руке «етоева» с глушителем. – Нет, на кухне оставил.
– Слава богу! – Толстяк облегченно вздохнул. – Завтрак откладывается… Займись этим! – Он кивнул в мою сторону. – Чтобы ни звука отсюда!.. Пойду, посмотрю, что там.
Он вышел.
А я вдруг вспомнил вчерашние свои слова. «Ты будешь первым, морда!..» Все получилось именно так: я был жив, а он… И не важно, что оружием моим стала сама судьба.
Между тем рыжий достал вторую пару наручников и пришпилил мою левую руку к той же трубе, что и правую. Силы у него было хоть отбавляй – сопротивление он преодолел в пять секунд. Впрочем, ему ведь не пришлось накануне лежать с раскаленным утюгом на пузе…
Потом он связал шнуром мои ноги и приторочил к дивану. Последним мазком создаваемого полотна под названием «Лежи и не пикни, малыш!» стал поролоновый кляп в рту.
Вскоре из-за дверей донесся приглушенный шум. Заспорили. Голосов было несколько, один определенно женский.
Рыжий сидел в кресле и прислушивался. «Етоева» он держал наготове. Я и молил бога, чтобы кто-нибудь из гостей вздумал заглянуть наверх, и боялся этого – рыжий казался сейчас человеком, способным на все.
Наконец в доме все стихло. Вскоре толстяк поднялся к нам:
– Выпроводил голубков! Какая-то бабка заявила, что, кажется, погибший выходил из нашей калитки. Есть такие: все видят, во все нос сунут. Не сидится спокойно на пенсии. Пришлось посоветовать, чтобы поменяла очки. – Он вздохнул. – А Костя так и лежит там, на краю канавы. Когда не надо, «скорые» под ногами путаются, когда надо – не дождешься!
– Он что, только ранен? – оживился рыжий.
– Нет, откинулся. Как говорят в сводках: «От полученных телесных повреждений пешеход скончался на месте».
– Дичь смурная! – Рыжий мотнул головой. – Кавказ пройти! В Тегеране у муслимов побывать! А найти смерть под тачкой лоха…
– Не трынди! – одернул его толстяк.
Рыжий легкомысленно махнул рукой:
– А-а, этот уже ничего никому не расскажет.
– Все равно не трынди! – Толстяк достал из нагрудного кармана мобильник, понажимал кнопки. – Шеф?.. Да-да, Эркюль. (Я мысленно усмехнулся.) Докладываю. У нас проблемы. Алан отдал богу душу… Нет, несчастный случай, дэтэпэ… Нет, не покушение, какой-то лох сбил на шоссе… Нет, прокола не случилось… Да, заходили, сказал им, что с погибшим не знаком. Оружия при нем не было, документов тоже… В порядке, готов снова на сковородку… Да, применяем биоколлоид… Слушаюсь… Хорошо, понял! – Он выключил мобильник, повернулся к рыжему. – Приведи этого в исходное положение и дай пожрать.
Рыжий развязал мне ноги, вынул изо рта кляп, отстегнул от трубы левую руку.
– И дай ему трусы!.. Терпеть не могу, когда мужик концом передо мной сверкает!
Мне вернули трусы. Извиваясь и скрючиваясь, я не без проблем, но справился со своим срамом. Видела бы меня сейчас Инга!.. Впрочем, живот уже чесался меньше, и оставалась только слабость в членах и дрожь в душе.
– Курить ему больше не давай, – продолжал распоряжаться толстяк. – Велено сегодня не трогать. Завтра утром шеф сам заявится сюда, привезет вилфаг… Знаешь, Ирландец, что такое вилфаг?
– Знаю, – сказал рыжий. – Сыворотка правды.
– Вот-вот! Эта штука развяжет ему язык почище Алановых утюгов. – Он шагнул к двери. – Пойду вздремну. Ни черта ночью не спал, все обожженное мясо чудилось… Зверюга все-таки был наш Алан, царство ему небесное!
Меня на время оставили в покое, и я тут же приуныл. Что такое вилфаг, слышать приходилось – не знаю уж, вложили мне в память это знание гипнозом или оно сохранилось от той, первой личности, которою я был до нынешней недели. Вилфаг – это вам не раскаленный утюг и не адская сковородка, против него сила воли не поможет. Ее просто нет, этой воли, а язык становится как помело… Правда, говорят, существует метод борьбы и против вилфага. Надо зациклить мозги на предмете, который тебя очень волнует. К примеру, на Ингиных грудях… Впрочем, нет, от Инги легко перекидывается мостик ко всему этому делу. При допросе с применением вилфага используются логические связи между людьми и событиями. Придется зациклиться на заднице Лили. Если удастся, конечно… Боюсь, у задницы Лили с Ингиными грудями в моей памяти элементарная логическая связь. Цепочка проста: задница – груди – «малина» – половой акт – беременность – гинекологическая клиника – доктор Виталий Марголин – подвал – шкатулки – Финляндский вокзал – ячейка такая-то – код такой-то. Приплыли! Нет, не буду думать об этом! Буду думать о главном. Кто я такой? Найти бы того гипнотизера, что загнал в меня личность Арчи Гудвина. Может, Инга его знает?.. Инга… «Малина»… Беременность… Клиника… Тьфу, ты, господи!
