Ханнес Бок - Черное колесо
Я колебался: в конце концов, это означало резкую смену моего образа жизни.
Кертсон прибавил:
– Как врач, я это вам предписываю, как друг – советую. Могу предоставить вам двухмесячный отпуск. Когда вернётесь, отработаете последний месяц по контракту – возобновите его, если пожелаете. Но я надеюсь, что вы к тому времени решитесь работать самостоятельно.
Я спросил:
– Есть ли ещё причины, из-за которых вы хотите, чтобы я в этом участвовал?
На этот раз заколебался он. Потом всё же сказал:
– Да. Профессионально меня очень интересует Бенсон; не хочу, чтобы у него был третьесортный или даже второсортный специалист, если что-то случится. Впрочем, не думаю, чтобы что-либо случилось. Физически он абсолютно здоров. Душевно же…
Нахмурившись, он прошёлся по кабинету. Повернулся ко мне.
– Бенсон самодур. Именно так он нажил своё состояние, и с тех пор, как он отошёл от дел, эта особенность его характера лишь усилилась. Он, по существу, феодал, его окружают не слуги, а вассалы. Так же относится он к своим партнёрам, друзьям и гостям. На его корабле есть все условия для проявления этих особенностей его характера. И есть ещё кое-что, из-за чего отношения на борту «Сьюзан Энн» могут накалиться, вплоть до взрыва. И в этом случае я хотел бы, чтобы там находились вы.
Что ж, сказанное Кертсоном означало очень многое, и теперь вряд ли что-то, кроме приказа самого Кертсона, удержало бы меня от плавания на «Сьюзан Энн». Я спросил:
– Когда мне отправляться?
Он хлопнул меня по плечу.
– Молодец! Откровенно говоря, я считаю, что вам предстоит лечить самые обычные недомогания. Морскую болезнь, прежде всего. Если вы понравитесь леди Фитц-Ментон, у неё, вероятно, появятся и другие симптомы. Но поскольку с нею этот жиголо Бурилов, такого, наверное, не случится.
Он рассмеялся так тепло, что я почувствовал, как его доверие согревает меня.
– Когда мне отправляться? – повторил я свой вопрос.
– Как можно быстрее. «Сьюзан Энн» сегодня утром пришла в Майами.
– Если вы договоритесь с администрацией больницы, я улечу завтрашним утренним рейсом.
– Подождите здесь, – сказал он и вышел.
Я принялся вспоминать всё, что знал о Бенсоне. А знал я немного. Член советов многих корпораций, по слухам, необыкновенно богатый человек; подозревается в огромном политическом влиянии; жёсткий и жестокий к своим врагам.
Мне приходилось видеть фотографии его дочери. Стройная, с широким низким лбом, решительным небольшим подбородком и глазами, слишком большими для лица в форме сердца, она напоминала мне рейнольдсовский портрет леди Гамильтон в костюме вакханки. Очень симпатичная девушка. Звали её Пенелопа.
О «Сьюзан Энн» я знал больше. Прадед Бенсона был капитаном в сороковые годы прошлого века и владел одним из первых американских клиперов. Корабль тот тоже назывался «Сьюзан Энн». Бенсон гордился своим предком и собрал всё, что мог, принадлежавшее его прадеду. Подлинную «Сьюзан Энн» заполучить не удалось – клипер давно погиб, но Бенсону повезло: отыскались чертежи и примитивное, но точное изображение корабля. Примерно пять лет назад, заработав огромное состояние и передав большую часть дел младшим компаньонам, Бенсон построил внешне точную копию оригинала, назвав его тоже «Сьюзан Энн». Внутри всё было обставлено с современной роскошью, за исключением каюты капитана, в которой жил сам Бенсон, и столовой. Оба эти помещения представляли точные копии тех, что были на корабле его прадеда. На возрождённой «Сьюзан Энн» стояли дизели, но ими почти никогда не пользовались – обычно хватало парусов.
Вплоть до возвращения Кертсона я больше ничего не вспомнил.
– Всё улажено, – сказал Кертсон. – Захватите с собой только медицинскую сумку. На корабле прекрасно оборудованный лазарет и есть даже лаборатория. Как у вас с одеждой?
Я ответил, что у меня есть всё необходимое, а недостающее раздобуду за несколько часов.
– Ну, что ж, – сказал он, – до свидания, и удачи вам. У вас должен быть отличный отпуск.
Отличный отпуск… Я часто потом вспоминал эти слова.
Вторую половину дня я провёл, бегая по магазинам и приводя в порядок свои дела. Утром в четверг Кертсон получил подтверждение от Бенсона. Меня просили прибыть прямо на борт, и я вылетел в Майами.
Первым из окружения Бенсона мне встретился Мактиг. Едва я сошёл с самолёта, меня окликнули по имени. Тотчас же ко мне подошёл ярко-рыжий человек. Такой примечательной шевелюры мне никогда не приходилось видеть. Всклокоченные волосы, казалось, светились в огнях аэродрома. Я, как зачарованный, уставился на эти волосы, и тут их владелец рассмеялся. Я начал было смущённо извиняться, но он оборвал меня:
– Забудьте об этом. Один-ноль в вашу пользу. Если бы сейчас мой факел остался незамеченным, я бы подумал, что вы слишком вежливы или застенчивы, или недостаточно наблюдательны для хорошего врача. Большой Джим заставляет меня спать на левом борту – боится, что если я лягу на правом, проходящие суда могут ночью принять меня за сигнальный огонь!
Он снова рассмеялся и протянул руку. На мой взгляд, ему было около тридцати. Он был примерно моего роста – на два дюйма ниже шести футов, но широкие плечи и мощная грудь создавали иллюзию большего роста, чего никогда не бывает со мной при моём худощавом телосложении. Ясные серо-голубые глаза, широко расставленные, короткий задорный нос, квадратный и тоже задорный подбородок, скулы, широкие, как у славян, и смешливый рот до ушей – разумеется, не красавец: лицо скорее Гермеса, чем Аполлона, но чрезвычайно привлекательное. Первое впечатление усилилось от крепкого рукопожатия и вполне дружеской улыбки.
– Я Мактиг, – представился он. – Один из тех, кого остряки называют партнёрами Бенсона. Не удивляйтесь, что я вас узнал – Бенсон запросил у доктора Кертсона ваш подробный портрет и получил его в объёме тысячи слов, включая форму ваших ушей и шрам на правом запястье. Возможно, вас поразило то, что вы удостоились тысячи слов телеграфом, полностью оплаченных заранее, – но должен сказать, что мистеру Бенсону приходится быть осторожным. Он не хочет, чтобы на борт проник какой-нибудь замаскированный злодеи. А если возник вопрос, почему именно я явился встречать вас, то одна из моих обязанностей – предварительный осмотр всех незнакомцев. Если же вас удивляет, почему я так много говорю, – поясню, что я юрист и потому там, где обычный человек тратит слово, я – все десять.
Я рассмеялся; Мактиг все больше нравился мне.
– Ну, идёмте, – сказал он. – По-моему, с вами всё в порядке. Но наш верховный судья – Бенсон.
