Кэтрин Куртц - Скорбь Гвиннеда
— До чего похоже на отца — надеяться принять это решение вопреки Божьей воле!
— В чем же тут дерзость, если Господь сам дал ему средства к этому, и он никому не причинил зла?
Труд его жизни не был завершен.
— Каждый человек, умирая, может сказать о себе то же самое. Чем он лучше всех нас?
Несмотря на всю серьезность их спора, она усмехнулась.
— А ты хочешь сказать, он ничем от нас не отличался?
— Ты сама знаешь ответ, — пробормотал Джорем. — Конечно, отличался. Но дело не в этом.
— А в чем же тогда?
Он вздохнул.
— Это тот же самый вопрос, что он задал себе, когда умирал Райс. К тому времени он был вполне уверен, что способен наложить эти чары — и мог бы удержать Райса среди живых, пока не подоспел бы Целитель.
И все же он опасался, что заклятье такой силы, способное заставить отступить саму Смерть, имеет столь огромную цену, что заплатить ее не сможет ни один из них. Собой он готов был рискнуть — но не взялся решать за другого человека, ставя под угрозу его бессмертную душу.
— Однако если отец наложил эти чары сам на себя, то тут, кроме него, никто не замешан, — напомнила Ивейн.
Джорем кивнул.
— Верно. Но, повторяю, это заклятье очень мощное. Если отец неким странным, таинственным образом все еще жив, кто может быть уверен, что он не предпочел бы, чтобы все осталось как есть? Кто мы такие, чтобы пытаться затянуть его назад?
Она покосилась на лежащее перед ними тело, затем вновь укрыла лицо белой тканью. Чуть ниже, под складками, угадывались очертания рук, не сложенные мирно на груди, как у Джебедии, а чуть заметно… скрюченные. Она не сомневалась, что он пытался вызвать чары, удерживающие Смерть. Но вот преуспел ли он в том, или нет, они не узнают, пока не попытаются снять заклятье и вернуть его.
Однако она была уверена: он хотел, чтобы они попробовали сделать это.
— Джорем, я знаю, это нелегко, — произнесла она, не глядя на брата. Но мы и не ждали простых ответов. На самом деле, вопрос даже не один, их несколько. Прежде всего, если он вызывал эти чары, но потерпел неудачу, тогда он сейчас мертв, и, что бы мы ни делали, это не имеет никакого значения — тогда нет и греха попытаться… А вот если он сейчас под действием заклятья, то тут есть три возможности. Либо мы снимаем чары и возвращаем его в наш мир — чего он, вероятно, и хотел, чтобы иметь возможность продолжить дело своей жизни. Либо снимаем чары, и он умирает… тогда, по крайней мере, душа его вернется к нормальному циклу жизни и смерти. Либо, наконец, у нас ничего не выйдет, и все останется как есть… Но мы не имеем права оставить его вот так, не зная, могли ли мы чем-то помочь, и ничего не сделав. А вдруг он каким-то образом угодил в ловушку внутри этого тела? Как можем мы похоронить его, не будучи до конца уверенными?
С этим трудно было поспорить, и Джорем кивнул.
— Да, это неоспоримый довод, — согласился он. — Не могу представить, что может быть ужаснее, чем очнуться в могиле и понять, что тебя погребли заживо.
— Зато я могу, — прошептала Ивейн, не глядя на брата. — Еще ужаснее оказаться прикованным к телу, которое действительно, по-настоящему умерло и… разлагается.
С содроганием, Джорем тряхнул головой.
— Слава Богу, этого пока нет и следа. И кстати, дело не только в том, что здесь холодно. Похоже, скорее, как если бы Райс… какой-то Целитель наложил на него охраняющее заклятье, — неловко поправился он. — Тело Джебедии выглядит… совсем по-другому.
— Да, равно как и тело настоящего Элистера Келлена, а на него-то налагали предохраняющие чары, — отозвалась она негромко. — Но мы проводили считывание смерти с Элистера и Джебедии. Мы точно знаем, что они мертвы.
Джорем вздохнул, опуская голову.
— Да, а с отца считать не сумели. Стало быть, он не умер. Или это работают установленные им блокировки, которые охраняли личину его альтер-эго…
— От нас? — перебила Ивейн. — Джорем, ведь дело не в том, что там нечего прочесть. Нам просто что-то мешает! Он точно знал, что мы скоро подоспеем туда. Зачем бы ему закрываться от нас?
— Незачем.
— Вот и я того же мнения. — Она как-то странно покосилась на брата. — Но тебя тревожит что-то еще?
Джорем с неловким видом откашлялся — ему явно не слишком-то хотелось произносить это вслух.
— Ну… Только пойми, что я сам в это не верю… — Он склонил голову набок, подыскивая нужные слова. — Помнишь, когда все решили, будто отец погиб, и хотели объявить его святым, мы не решались показать тело, из страха, что все узнают, что это, на самом деле, Элистер Келлен? Тогда епископы провозгласили, будто он был «телесно вознесен на небеса», и воспользовались этим доводом в пользу канонизации. Но если святой не возносится на небеса, что тогда происходит с телом?
— Его мощи не подвержены разложению, — выдохнула Ивейн. — Они остаются нетленными.
— Точно. И сейчас перед нами именно такое нетленное тело… по совершенно неизвестной нам причине. — Джорем покосился на мертвеца с благоговейным страхом. — Ивейн, а что, если он, и вправду, святой?
Глава I
Слушай слова мудрых, и сердце твое обрати к моему знанию[2]
— Должен признать, ничто в этой жизни не давалось мне так тяжело, как похороны этих троих, — часом позже поведал Джорем своим соратникам в Дхассе, тщетно стараясь не вспоминать о четвертом мертвеце, которого он оставил надежно укрытым в подземельях часовни, где упокоились первые трое. — Я понимаю, сейчас нам следует преодолеть гнев и негодование и, как они сами того, несомненно, желали бы, посвятить себя благотворному созиданию, но не стану делать вид, будто способен в одночасье позабыть о своем горе. Пока что придется просто стараться пережить это, день за днем… или даже от часа к часу, когда станет совсем тяжко.
Он расхаживал взад и вперед по покоям епископа Ниеллана в осажденной Дхассе, суровый и угрюмый, в черной монашеской рясе, вместо ставшего ныне слишком опасным синего михайлинского одеяния — хотя еще накануне он именно в этом платье присутствовал на похоронах. Светлые волосы, выстриженные с тонзурой, как у обычного священника, вспыхнули золотистым ореолом под лучом солнечного света, пробивавшимся в восточное окно.
Ниеллан, восседавший во главе длинного стола, при виде знамения, осенившего сына святого Камбера, едва удержался, чтобы не перекреститься, хотя и сам, подобно Джорему, был Дерини, и не из последних.
Остальные за епископским столом также были Дерини, все, кроме молодого человека слева от Ниеллана, облаченного в епископский пурпур. Дермот О'Бирн, низложенный епископ Кешиена, встал на сторону Ниеллана в то роковое Рождество, две недели назад, когда казалось, что у него просто нет иного выхода. Регенты, при активной поддержке молодого короля, напали на собор в Валорете, тем самым положив конец недолгому пребыванию Элистера Келлена на посту архиепископа Валоретского.
