Том Холт - Граальщики. Солнце взойдет
— Ошибка?
— Ошибка. Слушай, — говорит она. — Кто тебе рассказал? О том, что я лежу здесь и все такое?
Боамунд погружается в задумчивость.
— Ну, — говорит он, — один человек в таверне, если уж ты хочешь знать.
— Рыцарь?
Боамунд скребет в затылке. Представьте себе рыцаря Альма-Тадемы, который умудрился каким-то образом выпасть из картины и теперь гадает, как ему забраться обратно, не разбив стекла.
— Да, я думаю, что это мог быть и рыцарь. Мы играли в карты, и я выиграл.
Розовые губки Кримхильды вытягиваются в жесткую линию.
— Вот как? — говорит она.
— Да, — отвечает Боамунд, — и когда я попросил его расплатиться, он сказал, что ужасно сожалеет, но у него совершенно нет денег. И я как раз собирался хорошенько рассердиться на него, когда он сказал, что, если я хочу, он может взамен навести меня на довольно интересное дельце. Ну, я подумал, что у меня не такой уж большой выбор, так что…
— Понимаю, — говорит Кримхильда ледяным тоном. — Скажи, а этот рыцарь, он был такой смуглый, симпатичный, такой вроде как угрюмый, с длинным носом, волосы на затылке взъерошены?..
— Да, — говорит Боамунд удивленно. — Ты его знаешь? То есть, я хочу сказать, — откуда, ты ведь проспала…
— Ну подожди, я еще доберусь до него! Лживый маленький крысеныш! — яростно восклицает Кримхильда. — Как я сразу не догадалась!
— Так значит, ты его действительно знаешь?
Кримхильда горько смеется.
— О да, — говорит она. — Я хорошо знаю Танкреда де ла Гран. Вонючий хорек, — добавляет она. — У меня найдется пара слов для месье де ла Гран, когда он наконец сподобится прийти сюда.
Что-то начинает медленно проворачиваться в мозгах Боамунда.
— О, — говорит он. — Так ты собираешься, э-э… — Да.
— И ты, м-м, не собираешься…
— Нет, — Кримхильда снимает свою кофточку, скатывает ее в комок и сует себе под голову. — Пожалуйста, перед тем, как уйти, верни мою вуаль туда, где она была, — говорит она решительно. — Спокойной ночи.
— О, — говорит Боамунд. — Ну что ж, хорошо. — Он осторожно наклоняется и поднимает с земли вуаль, не замечая, что стоит на ее конце. Раздается звук рвущейся ткани. — Прошу прощения, — говорит он и, насколько это возможно, укутывает обрывками лицо принцессы, которая, впрочем, уже снова спит. Она всхрапывает.
— Проклятье, — тихонько говорит Боамунд; он пожимает плечами (наплечники ржаво скрипят) и начинает медленно спускаться с горы.
Когда он проходит примерно треть пути к подножию, опять начинается дождь.
На его счастье, неподалеку находится маленькая пещера, вход в которую наполовину прикрыт корявым терновым кустом, и рыцарь тяжело хлюпает к ней. У самого входа он видит карлика, сидящего со скрещенными ногами и уплетающего куриную ножку.
Выглядит многообещающе.
— Привет, карлик, — говорит Боамунд.
— И тебе, как там тебя, — отвечает тот, не поднимая головы. — Там снаружи все поливает?
— М-м, — говорит Боамунд. — Ну да.
— Чертов климат, сдохнуть можно, а? — говорит карлик. — Я полагаю, ты собирался зайти внутрь?
— Если ты не против.
— Располагайся, — говорит карлик. — Думаю, ты не откажешься выпить?
Лицо Боамунда под мокрой челкой светлеет.
— У тебя есть молоко? — спрашивает он.
Карлик награждает его взглядом, исполненным чистейшего презрения, и кивает на большую кожаную бутыль.
— Чувствуй себя как дома, — говорит он с набитым ртом.
«Странное питье, — думает Боамунд. — Похоже, там какие-то травы, — фиточай или что-то в этом роде». И тут он чувствует, что ужасно, ужасно хочет спать.
Когда он погружается в глубокий сон, карлик выбрасывает наружу куриную кость, зловеще ухмыляется, чертит в воздухе каббалистический знак и собирается уходить. Но тут ему приходит на ум что-то еще, и он вновь поворачивается к рыцарю. Обыскав его, он забирает кошелек, перочинный нож со штопором и носовой платок, и наконец исчезает.
Боамунд спит.
Некоторое время спустя он проснулся.
Похоже, он или попал под прицельный залп дождя, или кто-то опростал над ним ведро воды. Он попытался пошевелиться, но не смог. Что-то скрипнуло.
— Все в порядке, — сказал голос над его головой. «Это, наверное, Бог», — подумал Боамунд; в таком случае то, что он всегда подозревал, было правдой. Бог действительно был выходцем из Вест-Райдинга в Йоркшире.
— Ты не парализован, и с тобой ничего не случилось, — продолжал голос. — Просто твои доспехи совсем заржавели. То есть совсем заржавели: спеклись в один кусок, — добавил голос с оттенком благоговения. — Пожалуй, чтобы извлечь тебя наружу, потребуется что-нибудь посерьезнее, чем ножницы по жести.
Боамунд попытался разглядеть, кто это говорит, — может быть, это все же не Бог, — но самое большее, что ему удалось сделать, это выпучить глаза до предела. Результат: нижний край его забрала крупным планом.
— Где я? — спросил он.
— В пещере, — ответил голос и продолжал: — Ты какое-то время пролежал здесь; прости, весьма сожалею.
Боамунд обратил свой ум в прошлое. Гора, озаренная всполохами. Девушка. Карлик. Молоко со странным вкусом. Что-то, что когда-то давным-давно говорила ему мама насчет того, что не следует пить молоко из рук подозрительных карликов.
— Что произошло? — спросил он.
— А, — отвечал голос, — ты быстро все схватываешь, как я погляжу. Возможно, все, что здесь нужно, — это капелька машинного масла. Ну-ка, не шевелись.
Это предупреждение было, разумеется, несколько излишним, но в конце концов Боамунд уловил, как что-то маленькое, в красной шапочке, промелькнуло в ограниченном поле его зрения.
— Эй, — сказал он, — ты же карлик, верно? Тот самый, который…
— Близко, — сказал карлик, — но не в точку.
— Да ладно тебе, — настаивал Боамунд. — Это ты, или…
— Я не тот карлик, о котором ты думаешь, — отвечал тот, — но я его родственник.
— Родственник?
— Да, — безобразная широкая ухмылка на мгновение возникла перед щелью в Боамундовом забрале, и затем снова исчезла. — Родственник. Фактически…
— Да?
— Э-э… — Торопливый шум. — Непосредственный родственник. — Странный шаркающий звук около Боамундова левого колена. — Ну-ка, попробуй!
Боамунд сделал попытку согнуть ногу — без результата.
— Попробуем еще раз, — сказал карлик. — Это «WD-40» — замечательная штука, но нужно дать некоторое время, чтобы оно просочилось.
В голове у Боамунда заворочалась новая мысль.
— Слушай, так сколько же я здесь пролежал? — спросил он. — Если мои доспехи действительно полностью заржавели — это значит, что я лежу здесь уже… — он подумал, — …больше месяца.
