Bruce Sterling - Ужин в Одогасте
Ибн-Ватунан обсосал мясо с косточки и вежливо рыгнул.
– Одогаст славен своими поварами, – сказал он. – Мне приятно видеть, что хоть эта легенда правдива.
– Мы, жители Одогаста, гордимся утехами стола и постели, – откликнулся польщенный Манименеш. – Я просил Эльфелилет, одну из наших лучших куртизанок, почтить нас визитом сегодня. Она приведет свою труппу танцовщиц.
Ибн-Ватунан улыбнулся.
– Это было бы замечательно. На тропе так надоедают мальчики. Ваши женщины великолепны. Я заметил, что они ходят, не закрывая лица.
Подал голос Хайяли, запевший:
Когда появляется женщина из Одогаста,
Девушки Феса кусают себе губы,
Дамы Триполи прячутся в чуланы,
А ганские женщины бегут вешаться.
– Мы гордимся столь высоким статусом наших женщин, – сказал Манименеш. – не зря за них платят на рынке самые высокие цены.
Внизу под горой, на рыночной площади, торговцы засветили маленькие масляные лампы, бросавшие трепетные тени на стенки палаток и оросительные каналы. Отряд княжеской стражи, вооруженный копьями и щитами, одетый в кольчуги, прошагал через площадь, заступая на ночное дежурство у Восточных ворот. У источника сплетничали рабыни с тяжелыми кувшинами, полными воды.
– Около одной палатки собралась целая толпа, – сказал Багайоко.
– Вижу-вижу, – отозвался Ибн-Ватунан. – Что это? Какая-нибудь новость, которая может оказать влияние на рынок?
Багайоко собрал соус комком мяты с салатом.
– Ходят слухи, что в городе появился новый прорицатель. Новые пророки всегда входят в моду на какое-то время.
– Да-да, – сказал, поднявшись Хайяли. – Они называют его «Страдальцем». Говорят, что он делает весьма диковинные и забавные предсказания.
– Я никогда бы не принял всерьез их предсказания о торговых делах, – сказал Манименеш. – Если хочешь знать рынок, надо знать сердца людей, а для этого нужен хороший поэт.
Хайяли склонил голову.
– Господин, – сказал он, – живи вечно!
Темнело. Рабы принесли керамические лампы с сезамовым маслом и повесили их на балках галереи. Другие собрали косточки куропаток и принесли голову и заднюю часть барашка, а также блюдо с требухой, приправленной корицей.
В знак уважения хозяин предложил бараньи глаза Ибн-Ватунану и после трех ритуальных отказов караванщик с наслаждением впился в них.
– Я лично, – сказал он, жуя, – вкладываю большие деньги в предсказателей. – Очень часто им ведомы необыкновенные тайны. Не всякие там оккультные, а те, что выбалтывают суеверные люди. Девчонки-рабыни, переживающие из-за домашнего скандала, мелкие чиновники, озабоченные продвижением по службе, частные секреты тех, кто приходит к ним консультироваться. Это может оказаться полезным …
– Если это так, – сказал Манименеш, – может быть нам следует позвать его сюда.
– Говорят, что он чудовищно уродлив, – сказал Хайяли. – Его зовут Страдальцем потому, что он совершенно немыслимо исковеркан болезнью.
Багайоко элегантным движением вытер подбородок о рукав.
– Теперь мне становится интересно.
– Тогда решено. – Манименеш хлопнул в ладоши. – Приведите юного Сиди, моего посыльного.
Тотчас появился Сиди, отряхивающий с ладоней муку.
Этот высокий чернокожий подросток в крашеной шерстяной джеллабе был сыном поварихи. Его щеки украшали стильные шрамы, а в густые черные локоны была вплетена медная проволока. Манименеш распорядился. Сиди соскочил с веранды, сбежал через сад вниз и скрылся за воротами.
Работорговец вздохнул.
– Это одна из трудностей моей профессии. Когда я купил свою повариху, она была стройной очаровательной девушкой, и я наслаждался ею от души. Теперь, благодаря многим годам преданного служения своему искусству, она стала стоить в двадцать раз больше, но при этом растолстела, как бегемотиха. Но это к делу не относится. Она всегда утверждала, что Сиди – мой сын. А поскольку я не собираюсь продавать ее, мне приходится делать кое-какие поблажки. Боюсь, я испортил его, ведь я сделал его свободным. Когда я умру, мои законные сыновья жестоко расправятся с ним.
Караванщик, разгадавший смысл этой речи, улыбнулся.
– Он умеет ездить верхом? Он умеет торговаться? Он знает счет?
– О, – сказал с напускной небрежностью Манименеш, – он достаточно хорошо знаком с этими новомодными действиями с нулями.
– Вы знаете, я отправляюсь в Китай, – сказал Ибн-Ватунан. – Это тяжелый путь, который может привести к богатству, а может и к смерти.
– Он рискует в любом случае, – философски промолвил работорговец. – Аллах наделяет богатством по своей воле.
– Это правда, – сказал караванщик.
Под столом, чтобы не заметили остальные, он подал тайный знак. Хозяин ответил тем же. Так Сиди был приглашен и принят в Братство.
Покончив с делами, Манименеш расслабился и серебряным молотком вскрыл приготовленную на пару баранью голову. Они ложками вычерпали мозг, а затем принялись за требуху, фаршированную луком, капустой, корицей, рутой, кориандром, гвоздикой, имбирем, перцем и слегка припудренную серой амброй[02]. Вскоре кончилась горчичная подливка, и они потребовали еще. Но есть стали медленнее, ибо приближались уже к пределу человеческой вместимости.
Потом они откинулись на своих сиденьях и оттолкнули от себя тарелки с застывающим жиром. Их наполняло чувство удовлетворения от столь разумного устройства мира. Внизу, на рыночной площади, летучие мыши, населявшие заброшенную мечеть, гонялись за мошками, которые вились вокруг фонарей на палатках торговцев.
Поэт учтиво рыгнул и взял в руки свою двухструнную гитару.
– Бог милостив, – сказал он. – Это чудесное место. Смотри, караванщик, как улыбаются звезды, глядя сверху на наш возлюбленный Юго-Запад.
Леопардовые жилы струн издали певучий звук.
– Я чувствую, как сливаюсь с Вечностью.
Ибн-Ватунан улыбнулся.
– Когда я нахожу человека в таком состоянии, мне обычно приходится его хоронить.
– Вот речь делового человека, – откликнулся доктор. Он привычным жестом посыпал последний кусок требухи ядом и съел его. Он приучал свой организм к отраве. Профессиональная предосторожность.
За забором на улице стал слышен приближающийся перезвон медных колец. Страж у ворот прокричал:
– Леди Эльфелилет с эскортом, господин!
– Оказать им гостеприимство! – сказал Манименеш.
Рабыни унесли тарелки и поставили в просторной галерее бархатную кушетку. Едоки протянули руки к рабыням, и те дочиста вытерли их полотенцами.
Из-за финиковых пальм, густо росших в саду, появилась Эльфелилет со своими спутниками. С ней были два телохранителя с длинными, увенчанными золотыми наконечниками копьями, с тяжелыми звонкими кольцами из меди; три танцовщицы, куртизанки-ученицы, одетые в голубые шерстяные накидки поверх тончайших хлопковых шаровар и расшитых блуз; четыре носильщика паланкина – быковатого вида рабы с намасленными торсами и с мозолями на плечах. Носильщики, застонав от облегчения, опустили паланкин на землю и отдернули парчовые занавески.
