Светлана Эст - Новенькая
— Хьюня, ты у меня ездовой собакой еще не служил, — сказала хозяйка, озабоченная предстоящей транспортировкой литиленовой пенки в кладовую Алхимика. — Будем сейчас в чукчей играть, однако! Жаль только, что нарты отсутствуют. Или они «юртами» называются, ну, такие сани на полозьях? Ты не знаешь, Русалочка?
Она скидала шуршащую, словно сухие дубовые листья, псевдокожу в большой ворох и, потоптавшись на этой куче, что не привело к каким-нибудь заметным результатам, перевязала ее собачьим поводком, после чего сделала попытку пристроить поклажу на спину пса, но Сэр Баскервиль игриво увернулся.
— На строганину тебя пущу! Чукчи мы или не чукчи?! — пригрозила Ведьмушка, а потом, подхватив легкий тючок, сама понесла его к зданию приюта, в левом крыле какого, полностью занимая подвал, находился кабинет химии.
Идти было недалеко. Девочки и уныло плетущийся за ними Хьюго, оставшийся не у дел, миновали спортивную площадку, которая поросла голубыми барвинками, куриной слепотой и тысячелистником. Здесь Оборотень муштровал молодых вервольфов с веселыми янтарными глазами, хмельными от вольных игр, дружной компании и азарта. В учебный пень, торчавший посередине площадки, была вогнана остро заточенная «финка», и волчата беспорядочно кувыркались через него в попытках выполнить тройное сальто, ударяясь о землю толстыми отъевшимися за каникулы животами при неудачном приземлении.
— Еще раз показываю вам, паршивцы! — рыкнул их матерый наставник. — Трижды переворачиваетесь в группировке, и заканчиваете упражнение в такой позиции, чтобы морда оказалась повернутой к волчьему солнцу. …Ничего, я из вас сделаю настоящих людей!
— Зачем они прыгают? — осторожно поинтересовалась Русалочка, мучавшаяся вопросами: во-первых, как она сюда попала, и, во-вторых, кто эти существа, снующие кругом, но которая после жестокого урока Оборотня боялась их задавать.
— Спортсмены? Им, чтобы волчий облик поменять на человеческий, нужно три раза перекинуться через пень, в какой воткнут медный нож, да так, чтобы голова оказалась в стороне, откуда «светит месяц, светит ясный, светит полная луна».
Сзади взвыл один из вервольфов, так как для повышения успеваемости Оборотень клыками стал рвать его за летнюю, без подшерстка, шкуру.
— Совсем озверел, — сказала Ведьмушка, но не очень громко, чтобы не связываться.
…В кабинете химии, куда подруги втащили пенку, Алхимик, старый, почтенного вида учитель, думал примерно то же самое:
— ЛУПУС! Волк!
Увидев Хьюго Баскервиля, не отстававшего от хозяйки, он испуганно заметался по комнате с низкими закопченными потолками, пытаясь найти безопасное убежище, но застрял в углу меж двух длинных лабораторных столов, заставленных ретортами, штативами, аламбиками, фарфоровыми и чугунными ступками. Тогда Алхимик потянулся к стеклянной колбе с тяжело, как масло, колыхнувшейся внутри бесцветной жидкостью, готовый плеснуть кислотой в морду зверю, если тот прыгнет. Спасая пса, Ведьмушка кинулась вперед:
— Господин Алхимик, это всего лишь собака! Безобидная немецкая овчарка, а никакой не волк. Хьюшка, поздоровайся с добрым господином. Лапу, дай лапу! Вот молодец, хороший песик!
— Ф-фу! А я подумал, что кто-то из выпускников, ни к ночи о них будет сказано, явился «отблагодарить» меня за двойку по химии, — облегченно вздохнул старик, протиснулся наконец в узкую щель, но пожимать собачью лапу не стал, а подошел к пятилитровой бутыли, стоявшей на отдельном постаменте, на боку которой красовалась этикетка с черепом, двумя перекрещенными костями и крупно напечатанным официальным предостережением «Осторожно! Яд!», ниже которого корявыми печатными буквами сделали приписку «Spiritus — спиртяга, школяры. Выпивон, значится!».
Налив из бутыли в емкую мельхиоровую чарку, Алхимик добавил воды из-под крана, и залпом выпил. На посудинке тоже были какие-то тексты, и чтобы приобщиться к их мудрости, Русалочка искоса незаметно стала разглядывать чарку. На ней в круглом медальоне с завитками стояла юбилейная дата, по случаю которой чеканился благородный сплав: «200 лет поискам философского камня», а внутри на позолоченную стенку были нанесены риски «50 г», «100 г» и так далее до «250 г» — видимо, большего душа не принимала.
— ГАУДЭАМУС — возрадуемся, что я допустил ошибку! ЭРРАРА ХУМАНТУМ ЭСТ — человеку свойственно ошибаться, — сказал Алхимик. Он часто выражал свои мысли при помощи ученой латыни, но, жалея студентов, каковые по нерадивости могли еще не выучить языка, всегда сейчас же дословно переводил сказанное.
Алхмик был чрезвычайно стар: катились по дряблым отвисшим щекам и исчезали среди седых волосков реденькой бородки слезы, выступившие не столько от крепкого спирта (ученики уже неоднократно подливали в емкость дистиллированной воды, чтоб скрыть убыль), сколько от душевного волнения; заметно дрожали руки с суставами-узлами, обтянутые темной, напоминающей пергамент ветхих средневековых манускриптов, кожей в неярких старческих веснушках; профессорская мантия была потрепана и кое-где прожжена химикалиями, но рассеянный взгляд мутноватых глаз светился добротой, из-за которой Алхимик прослыл среди молодежи приюта «свойским стариканом».
Ученый неверными шагами подошел к кафедре, сел в дубовое кресло, имевшее высокую неудобную резную спинку, и с внезапно проснувшимся исследовательским интересом обратился к Русалочке:
— Ты новенькая? ХОМО НОВУС?
— Да, она только сегодня утром прибыла, всего на Этом свете боится, — ответила за свою робкую подругу Ведьмушка. — А как вы распознали, учитель?
— В ней не закончены переходные процессы. Видишь ли, пытливая отрочица, у полностью прошедших превращение русалок есть ДИФФЭРЭНЦИА СПЭЦИФИКА — отличительный признак: они не дышат. Ну, посуди сама, зачем в воде, их среде обитания, рудимент в виде легких? Дыхательные же функции организма сей девицы полностью не утрачены, ЭРГО — следовательно, он еще не адаптировался, то есть твоя новая подружка находится в промежуточной стадии. Хотя, конечно, долго пребывать в таком неустойчивом положении она не сможет. ТЭМПОРА МУТАНТУР ЭТ НОС МУТАМУР ИТ ИЛЛИС — времена меняются, и мы меняемся с ними.
— Ничего у вас не понять. Объяснили бы прямо: нелюдь она уже или все еще человек?
— «О, САНКТА СИМПЛИЦИТАС — святая простота!» Так сказал Ян Гус старушке, подкладывавшей щепки в костер, на котором его сжигали. Да СИТ ВЭНИА ВЭБО — простится мне это выражение.
— «„Святая“ — неприличное слово, растлевающее молодежь!» Это я вам цитирую господина Оборотня, учитель, — рассудительно заметила Ведьмушка. — Мальчики из параллельного класса написали это ругательство в туалете, так он заставил их вылизать стену языками.
