Александр Прозоров - Странички тетради
Поминутно вытаскивая Гришу из разных лесных ловушек мы дошли до высокого обрывистого берега.
– Вот. Темно. Слышу. Бах. Здорово! Мимо. Бах. Озеро. Страх. Бах. Медведь? Во! – он высоко вскинул ружье, зацепился ремнем за сук, шагнул назад, замах руками, пытаясь удержать равновесие на краю обрыва, но не удержал и со словами: «Куст. Здорово!» загремел вниз.
– Убился мужик! – испугался я.
– Быть не может, он же директор! – отрезал Владик и полез было вниз. Я еле успел поймать его за шиворот: обрыв был высотой метров шесть и совершенно отвесный.
– Ты куда?! Грохнешься, что мне потом с двумя калеками делать?
Владислав посмотрел вниз, хмыкнул и забрался обратно.
После недолгих поисков мы наткнулись на березу, которая рухнула вершиной в воду, но еще держалась корнями за берег и, цепляясь за ветви, спустились на пляж под обрывом. Гриша, обняв ружье, лежал у самой воды.
– Ты спишь или помер? – Владик присел рядом на корточки. Вместо ответа Гриша оттолкнул двустволку, перевернулся на другой бок и тихонько засопел. Владик облегченно вздохнул: – Товарищ директор, пошли спать в палаточку?
Я поднял ружье, «переломил» – патронов, естественно, не было – повесил на плечо, огляделся.
Обрыв, изрешеченный ласточкиными гнездами, далеко тянулся в обе стороны, местами нависая над самой водой, и пологих спусков нигде не намечалось. Если спуститься по березе оказалось несложно, то забраться, особенно с Гришей на руках, было бы проблематично. Я пошел вдоль берега, внимательно оглядывая отвесный склон, чуть не споткнулся о кучу гниющего камыша, перешагнул, стараясь не ступить в переплетенные тиной стебли, и внезапно оказался в высоком и довольно глубоком гроте. Посреди грота бил ключ, хрустальная ленточка воды струилась к озеру, плясали на стенах солнечные блики от волн перед входом, а над родником стояла маленькая, невероятно курносая обнаженная вьетнамочка и восторженно смотрела на свою ладонь.
– Здрасте… – остолбенев от неожиданности, ляпнул я, и только тут сообразил, что вижу сквозь девушку блики на стене. Да она же стеклянная! Подойдя вплотную, я осторожно коснулся чудесной статуэтки и осознал заблуждение: нет, не стекло. Какой-то неизвестный мне камень или пластик. Рука сама собою скользнула по изящным линиям теплого камня. Теплая. Как живая. Отступив, я медленно обошел это чудо кругом. Изумительно сделано! Не утерпел и вновь коснулся пальцами ее распущенных волос. Откуда здесь такое чудо? Что это за полупрозрачный камень телесного цвета?
– Ты куда запропал? – вошел в пещеру Владислав и даже крякнул: – Эт-да!.. Какая цыпа! – подошел, примериваясь, протянул руки… мелькнула тень, и он, охнув, осел на землю.
Я зажмурился, ожидая такого же удара и по своей голове. Вокруг слышалось тихое шевеление, шебуршание, но со мной ничего не происходило. Стоять в напряжении и ждать неизбежного казалось невмоготу.
– Ну… – поторопил я неизвестных.
– Что ну? – ответили мне.
– Скоро?
– Что скоро?
Я чуть приоткрыл глаза и тихонько, дабы не надоумить, поинтересовался:
– Меня не будут бить камнем по голове?
– Зачем? – удивился стоявший передо мной одетый в меховой комбинезон старик, заросший бородой буквально до бровей и с задранным вверх носом. Не фигурально задранным, а на самом деле. Курнос был старик до изумления.
– А Владика зачем?
– Животным нельзя находиться в храме, – старик нагнулся, зачерпнул ладонями воды из ключа и сделал несколько глотков.
– А вре… блм бу… – начатая фраза испарилась из головы, а губы продолжали шевелиться. Дело в том, что именно в этот момент я, наконец, перестал щуриться и вдруг понял, что старик вовсе не одет в меховой комбинезон. И вообще не одет. А шерсть – его… В натуральном смысле его. Она на нем росла! И на остальных росла: на невысоких – никто и до плеча мне не доходил, – человечках, возившихся в пещере вокруг Владислава. Главный инженер лежал на спине, раскинув руки, а изо рта и носа у него торчали свернутые в трубочку листья.
– Ты что-то спросил? – старик поднял голову, посмотрел на мою отвисшую челюсть, совсем по-человечески пожал плечами и вновь наклонился к роднику. Я тихонько снял ружье с плеча, и с оружием в руках, пусть и незаряженным, почувствовал себя увереннее:
– Что вы хотите сделать с моим другом?
– Ничего, – выпрямился старик, – отнесем к палатке. Он забудет все, что было с ним за последние два дня. – Мохнатые человечки подхватили Владика и выволокли из пещеры. – Не есть же его, в конце концов?!
Услышав, что питаться нами никто не собирается, я, к собственному удивлению, почувствовал громадное облегчение, но тем не менее решил тщательно обдумывать каждое слово. А то ляпнешь чего лишнего, тут тебя и зажарят. Будущая судьба по-прежнему вызывала у меня живейший интерес. Кто знает, как поступают человечки с теми, кого брезгуют есть?
По гроту сновало еще человек пять «мохнатиков». Не поворачивая головы, я покосился направо, налево, сжал покрепче ружье и шепнул старику:
– А меня тоже… понесут?
– Зачем? Ты же наш брат.
– Да! Брат! – немедленно подтвердил я, а потом по возможности небрежно спросил: – А как вы догадались?
– Ты же признал богиню! – старик повернулся к «вьетнамочке» и сделал легкий полуприсед. Я тут же скопировал его приседание и принялся рыться в памяти, вспоминая жесты, могущие сослужить хорошую службу. Однако мозги за последние минуты здорово перегрелись и совершенно не соображали. К счастью, старик объяснил все сам: – Заветы предков гласят: ни одно животное не видит разницы между камнем и Зен-Оу, и никто, наделенный разумом, не отнесется к богине, как к камню! Мы увидели, что ты восхитился ею, что ты исполнился почтения, и признали в тебе свет разума!
Со словами «мохнатика» нельзя было не согласиться: разве может нормальный человек ударить, например, скульптуру Родена? Нет, никогда. А тот, кто способен разрушать произведения искусства – интеллектуальный и нравственный урод, и от лишнего удара камнем по голове не пострадает.
– Заветы предков – продолжал старик, – гласят: любой разумный, увидевший Зен-Оу, не может не понять истину и не стать ее рабом, а значит и нашим братом! Ты увидел богиню, и ты разумен – значит, ты наш брат.
С постулатом о неизбежном добровольном рабстве можно было поспорить, но я, естественно, промолчал. И даже больше, чем промолчал – подобрав приличные слова я с максимальной искренностью заявил:
– Она прекрасна!
– Да, она г-увэй.
И тут в моих перегретых мозгах запоздало возник совершенно естественный вопрос:
– А откуда вы знаете русский язык?
– В последние годы здесь часто, слишком часто появляются представители твоего племени, брат. Мы не можем не знать повадки и наречия тех, кто ходит по нашей земле. – Человечки, суетившиеся в пещере: равнявшие песок, протиравшие стены, ковырявшиеся в мелком русле узенького ручейка, по очереди заканчивали свою работу и стали по одному собираться вокруг нас со стариком.
