Тим Пауэрс - Врата Анубиса
Доктор Ромени встал из-за стола, и Фике испытал безнадежную зависть. «Почему я? – мысленно вопрошал Фике. – Почему не Романелли?» Он вспомнил встречу в Каире в сентябре прошлого года.
Фике стянул с себя плащ и шляпу и отшвырнул их в угол. Голова Ромени, лысая, как бильярдный шар из слоновой кости, отражала мерцание светильников. Доктор Ромени, нелепо подскакивая на пружинящих подошвах, направился к вошедшему и изобразил дружеское рукопожатие.
– То, что мы… то, что вы намерены предпринять сегодня ночью… Это будет великое свершение, – сказал он приглушенным басом. – Единственное, чего бы я хотел – присутствовать здесь лично.
Фике слегка нетерпеливо пожал плечами.
– Мы оба – слуги. Мой пост в Англии, ваш – в Турции. Я полностью отдаю себе в этом отчет и понимаю, почему вы можете присутствовать здесь не лично, а как «реплика».
– Не говоря уже о… – Ромени заговорил нараспев, пытаясь вызвать эхо в задрапированном мягкими тканями шатре. – Если вы сегодня умрете, можете мне поверить, ваше тело будет набальзамировано и погребено с исполнением всех надлежащих обрядов и пением молитв. – Если меня постигнет неудача, – ответил Фике, – то молиться будет некому.
– Я не сказал «неудача». Может случиться так, что вы добьетесь успеха и откроете врата, но умрете, так и не завершив начатого, – невозмутимо уточнил Ромени. – В таком случае вы должны бы желать исполнения надлежащих обрядов. – Очень хорошо, – устало кивнул Фике. – Хорошо, – добавил он.
У входа послышались шаркающие шаги.
– Руа, – раздался взволнованный голос, – куда лучше поставить эти врата? Поспеши. По-моему, духи уже выходят из реки, чтобы посмотреть.
– Очень может быть, – пробормотал доктор Ромени, глядя на то, как Фике дает указания цыганам.
Те торопливо внесли предмет в шатер, опустили его на пол и быстро попятились к выходу, не забывая, однако, о почтительности.
Два очень старых человека стояли и в молчании смотрели на ящик. Молчание длилось. Наконец Фике стряхнул оцепенение и заговорил:
– Я велел цыганам, чтобы в случае моего… отсутствия они почитали вас, как руа.
Ромени кивнул, склонился над ящиком и начал отдирать доски.
Отшвырнув мятую бумагу, он осторожно извлек маленький деревянный ящик, перевязанный бечевкой, и поставил его на стол. Затем отодрал от упаковочного ящика оставшиеся доски и, кряхтя, выудил бумажный сверток, который тоже положил на стол. Сверток был почти квадратным – три фута с каждой стороны, шесть дюймов толщиной. Ромени поднял глаза.
– Книга, – сказал он.
Явно ненужное замечание: Аменофис Фике и без того знал, что это такое.
– Если только он смог это сделать там, в Каире, – прошептал Фике.
– Сердце Британского Королевства, – напомнил доктор Ромени. – Или, может быть, вы вообразили, что он способен перемещаться?
Фике кивнул и вытащил из-под стола стеклянный шар с выдвижной секцией, который положил рядом со свертком. Он начал развязывать бечевку на ящичке. Тем временем Ромени раскрыл сверток, и взору его предстала шкатулка черного дерева, инкрустированная слоновой костью. Поверхность шкатулки покрывали древние иероглифы. Крышку придерживал кожаный ремешок, такой ветхий, что от одного прикосновения рассыпался в прах. Ромени открыл шкатулку. Внутри находился потемневший от времени серебряный ларец с такими же иероглифами. Он откинул крышку ларца и увидел золотой ящичек филигранной работы; поверхность засверкала в свете светильников. Фике открыл деревянный ящичек и показал закупоренный стеклянный сосуд, бережно завернутый в бархатистую ткань. Фиал содержал в себе унцию густой темной жидкости, в которой виднелся осадок.
Доктор Ромени сделал глубокий вдох и откинул крышку золотого ящичка…
* * *
И свет померк… Ромени почудилось, будто в шатре разом погасли все светильники. Он оглянулся – светильники горели все так же, но почти весь свет ушел из шатра, и очертания предметов утратили четкость линий. Ромени видел все, но как сквозь закопченное стекло. Он зябко поежился и поплотнее запахнул пальто. И тепло ушло, безнадежно отметил он.
И впервые за весь этот вечер ему стало по-настоящему страшно. Ромени заставил себя посмотреть на книгу, которая покоилась в ящичке. Книгу, вобравшую в себя и свет, и тепло. На древнем папирусе сияли иероглифы – сияли не светом, но непроглядностью тьмы, которая высасывала из глаз его душу. И значения иероглифов ясно и действенно отпечатывались в его мозгу, словно они были созданы так, чтобы быть понятными любому, даже тому, кто не может прочесть древнеегипетский манускрипт. Их начертал бог Тот – отец и дух языка – в те далекие времена, когда мир был юным.
Ромени отвел благоговейный взгляд, но чувствовал, что слова эти навеки запечатлелись в его душе, как огненные знаки, как крещение кровью.
– Кровь, – с трудом выдавил он. И даже способность воздуха передавать звук, казалось, ослабла. – Кровь нашего Мастера, – повторил он, обращаясь к туманной фигуре, которая была Аменофисом Фике. – Помести это в сферу.
Словно в тумане он увидел, как Фике открывает стеклянную сферу, берет фиал, подносит его к отверстию и вынимает пробку. Темная жидкость забурлила, поднялась и окрасила верхушку стеклянного шара. Луна уже должна взойти, осознал внезапно Ромени. Капля упала на ладонь Фике, зашипела и обожгла кожу.
– Вы… вы сами… – отрывисто бросил доктор Ромени и неверной походкой направился к выходу. Ночной воздух показался теплым в сравнении с могильным холодом шатра. Ромени начал отступать к берегу реки. Он по-прежнему двигался ощупью, пошатываясь и подпрыгивая. Он в ужасе залег за пригорком ярдах в пятидесяти вверх по течению и оглянулся на шатер.
Ромени отдышался, сердце перестало, как бешеное, колотиться о ребра. Он вспомнил о Книге Тота и содрогнулся. На протяжении последних восемнадцати веков если что-либо и давало возможность изменения привычного порядка вещей, так только эта Книга. Ромени никогда ранее не видел ее, но знал, что когда Сетнау-эм-Васт тысячи лет назад спустился в гробницу Птахнеферка в Мемфисе, с тем чтобы вновь обрести Книгу, погребальную камеру заливало сияние, исходившее от Книги.
И это заклинание, печально думал он, этот великий шаг, который попытаются сделать сегодня вечером… Ведь это было смертельно опасным еще тогда, в те времена, когда магия не давалась таким трудом и не назначала столь высокую цену. Ведь даже если четко выполнять все указания, результат все равно остается непредсказуемым. Даже в те дни, думал он, никто, кроме наихрабрейших и наиболее искушенных жрецов, не осмелился бы обратиться к этому заклинанию и произнести «хекау» – слова, дающие власть и могущество. Слова, которые Фике собирается произнести сегодня. Слова, являющиеся заклинанием и приглашением к обладанию. Слова, обращенные к псоглавому богу Анубису – или к тому, что от него осталось ныне, чем бы оно ни было. К Анубису, который во времена могущества Египта владел подземным миром и вратами из его мира в мир иной.
