Владимир Кузнецов - Лед
Патрик остановился, разглядывая их монотонную возню. Смотрел, как они раз за разом повторяют один и тот же набор движений, с механической точностью и механической же отрешенностью.
Завтра игра. Завтра играть против Бостона. Будет тяжело.
Уже через минуту Патрик снова шагал по тротуару. Снег тяжело скрипел под сапогами, желтые глаза фонарей сонно моргали сквозь плотную пелену снега, сквозь закрытые ставни едва пробивался свет окон. Тихо перестукивались костяные обереги над парадными, синие искры охранных заговоров пробегали по стеклу темных витрин, одиноко урчал неповоротливый омнибус дальше по дороге. Не прошло и года с тех пор, как Патрик стал различать это, как научился воспринимать и понимать каждый элемент большого и сложного мира вокруг него. Но иногда, стоило ему приглядеться слишком пристально, и ощущение логики происходящего вдруг начинало разрушаться.
Значит, пора на прием к клубному худду-оператору.
* * *— Патрик, соберись! — взгляд тренера тяжелый и требовательный; рука на плече чувствуется даже сквозь щиток. — Ты все запомнил? Вот лента, держи.
В ладонь ложится катушка прозрачной ленты. На свет можно разглядеть на ней вязь полупрозрачных символов.
— Шестьдесят оборотов, три раза по двадцать, за каждую минуту каждого периода. Разрывай зубами — холодное железо не должно коснуться ленты. Понял?
— Понял.
— Вот кирпичная мука. Как обычно просыпь вдоль линии ворот. Следи, чтобы линия не прерывалась, восстанавливай сразу как будет возможность. Со штангами я уже поговорил. Они сегодня добрые, помогут. Вот это возьми.
Тренер достает из сумки талисман — пучок серых перьев на тонкой бечевке. Патрик покорно берет его. Спорить бесполезно — тренер на заговоры и талисманы полагается больше чем на работу скульпторов и операторов. Сейчас это оправданно — матч домашний, есть шанс договориться с духами арены, инвентаря, выстроить защиту. Правила лиги ограничивают использование таких средств, но дома всегда есть шанс максимально близко подойти к верхней планке допустимого. В гостях же куда важнее раскачать самих игроков, разогнать, усилить, защитить.
— У шайб духи ненадежные. К тому ж, на тебя у них особое зло затаено. Талисман убережет, не даст покалечить.
Патрик послушно надевает амулет, наматывает ленту. Сборы почти закончены, через десять минут — раскатка. Уже саднят под одеждой усиливающие чары — длинные ряды символов, написанные на голой коже смесью куриной крови и машинного масла. Энергия от них волнами пробегает по телу, заставляя мышцы мелко подрагивать. Закончили свое дело и скульпторы — аккуратно надрезав плоть, они оголили кости, установив на них титановые амулеты и кольца, оплели сухожилия заговоренными нитями. С Патриком у них работы было особенно много: раз в три матча они проверяли все «подарки», которыми клуб наградил его после аварии. Серебряный крестик, вживленный в сердце, молибденовые стяжки на ребрах и черепе, куриная кость в шестом позвонке — и это далеко не все.
— Как рука? — тренер хлопнул его по предплечью. — Не бунтует?
— Нормально.
Правая рука у Патрика была чужая — собственную в аварии перемололо, как мясорубкой. Пересадка прошла хорошо, души старого хозяина в руке почти не осталась. У одного из защитников, Рона Экворда, недавно начались проблемы с чужой ногой, потому тренер и беспокоился. Но с Патриком скульпторы, похоже, отработали как надо.
Патрик поднялся со скамейки, косолапо зашагал к выходу. Игра будет тяжелой, он это чувствовал. Ныли кости, беспокойно подрагивала в руке клюшка, шлем потяжелел, попытался выскользнуть из руки. Бостон — сильный клуб, даже дома с ним не расслабишься. Ну, может оно и к лучшему. Когда игра поглощает тебя без остатка, на дурные мысли не остается ни времени, ни сил.
— Тридцать третий! — на выходе его окликнул оператор. По пояс голый, в большой, раскрашенной красным и синим маске, с целым ворохом ожерелий и браслетов, он стоял в паре метров от двери. Патрик послушно подошел к нему, застыл напротив. В коньках он на две головы возвышался над сухоньким старичком-колдуном.
— Ты как? — спросил тот. — Что-то ты мне не нравишься.
Язык вдруг отказался выговаривать привычное «Все в порядке».
— Мне сегодня опять снилось, — негромко произнес он. Колдун подошел ближе.
— Тот же сон?
Патрик кивнул. Старик вздохнул, но ничего не сказал.
— Мистер Грид… Я слышал, — Патрик сам удивился своей разговорчивости, — что мы, рекрутированные хоккеисты, тоже кадавры. Мертвецы без души. Только быстрые и ловкие.
— И кто такое рассказывает? Ладно, молчи. Ты не кадавр. Руку дай.
Патрик протянул руку. Колдун проворно схватил ее и поднес пальцы к шее вратаря, к артерии. Мерные удары Патрик почувствовал сразу.
— Слышишь? Это твой пульс. Твое сердце качает кровь по артериям и венам. Кровь — вместилище души. У кадавров нет души. Когда человек умирает, душа его покидает тело, отправляясь в другой мир. Вудуист может использовать тело без души, превратить его в инструмент — послушный, но лишенный своей воли. А худду обращается не с телом, но с душой. Потому вы, рекруты — не кадавры. У вас есть душа. Только… Только не такая, как у других людей.
— А какая? — Патрик чувствует, как становится чаще дыхание и начинает странно тянуть в груди. Как будто сейчас он услышит что-то важное.
— Особенная. У каждого по-своему. Ты, например… В той аварии пострадало не только твое тело. Гораздо больше пострадала душа. Много важных ее частей пропало. Если смотреть на тебя глазами духа, ты похож на жуткого калеку, на обрубок, весь в ожогах и шрамах. Потому клуб и выкупил тебя.
— Я не понимаю…
Старик тяжело вздохнул. За маской не было видно лица, но вратарь все равно бы не распознал чувств на нем отразившихся. Для него лица людей не на льду были такими же непроницаемыми масками.
— Ты бы не смог… быть нормальным, — колдун произнес эти слова медленно, с трудом. — Люди, даже далекие от худду, почувствовали бы твое уродство и рано или поздно отвергли. Даже самые преданные и любящие.
Он посмотрел Патрику в глаза — долго, не отрываясь, словно пытаясь отыскать в них что-то. Покачал головой.
— Видишь?
— Что?
— Эти слова — «преданный», «любящий». Ты ведь не понимаешь, что они значат? Не по книжке, а на самом деле. Ты любишь кого-то?
Патрик отвел взгляд. Внутри было пусто и темно — ни образов, ни чувств. Что значит «любить» он знал только из телешоу и книг, которые ему выписали в больнице с пометкой «для соцадаптации». Колдун был прав — он так и не понял, что такое «любовь». Равно как и «радость», «злость», «грусть», «зависть», «восхищение». Единственное, что он чувствовал (или ему казалось, что чувствует) — это некую завершенность от победы. Это не было удовольствием и даже удовлетворением. Просто с победой он чувствовал себя полным, а с проигрышем — каким-то ущербным.
