Павел Буркин - Когда камни кричат
Наконец, молодые люди вышли к единственному кабаку — по крайней мере, единственному, где можно было задешево купить вполне приличное пойло и закуску. К вечеру, после торжественного молебна в церкви, народ начнет праздновать, и тогда откроются еще несколько кабаков. Но и цены на все, что нужно для праздника, вырастут прилично, чтобы уже завтра снова войти в норму. Лучше уж сейчас…
Хозяйка, немолодая, преждевременно постаревшая, но приветливая и запасливая, спрятала медные темесские солиды в карман засаленного фартука, налила в облезлые кружки пенистое, душистое пиво. Дорстаг отхлебнул разом едва ли не четверть, отрыгнул, глуповато засмеялся. Ему нравилось, что он может делать все, что хочет, и никто слова не скажет. Другое дело, для чего-то по-настоящему серьезного не хватало духу. Рокетт отпивал небольшими глотками, наслаждаясь вкусом холодного напитка: пиво у кабатчицы Элоизы всегда лучшее в Эрхавене — все-таки сама его и варит. Ну, а лицо Аона просто светилось от восторга — пиво тетушки Элоизы, собственно, и довело его до нынешнего состояния.
Напиваться по-настоящему все-таки не стоило: это Дорстаг Клейнфельд может себе позволить вольности в церкви. Ни Аон, ни Леруа, если бы решились повторить Дорстаговы выкрутасы, не избежали бы ареста, а то и тюрьмы. Ну, ничего, черед пива и чего покрепче придет сразу после службы. Троица бодро топала по Парадной улице к церкви святого Криата.
— А вот тут могли бы и замостить, — недовольно бросил Дорстаг, глядя на огромную, глубокую лужу, перегородившую улицу. — Тут же не сброд какой, а сами господа из Магистрата ходят!
— У них никогда нет денег на город, — пропыхтел Аон, разглядывая роскошные, но облезлые особняки знати. В одном из таких, знали друзья, толстяк и зарабатывал на пиво, переписывая письма. — На себя, впрочем, тоже.
— Как и всем лентяям в этом болоте, — презрительно бросил Дорстаг.
А ведь Эрхавен знал лучшие времена, подумалось вдруг Рокетту. Об этом ему никто не рассказывал, помалкивали даже в школе. Но молчаливые свидетельства встречались на каждом шагу. Высокие, толстенные стены, какие далеко не сразу возьмут и нынешние осадные мортиры, огромное, хоть и обветшалое строение в гавани на Базарном (недавно пытались его отремонтировать, по вечерам Рокетт и прочие школяры зарабатывали там на выпивку — так денег хватило лишь на первый этаж). Магистрат, чьи стены высятся едва ли не на двадцать копий. И самое загадочное, полуразрушенное и заброшенное строение, к которому примыкала церковная школа, но куда им запрещали даже приближаться — капище Исмины. Рокетт видел только руины, да и то издали, но и они впечатляли. Подобное нынешнему Эрхавену построить не по силам. Да и Темесе, наверное, тоже.
— Они не лентяи, — робко возразил Аон. — В прошлом это славные роды, но сейчас они в несколько стесненных обстоятельствах…
В этом весь Аон, начинающий, но перспективный крючкотвор. Задай ему вопрос — получишь не прямой ответ, а намек. Да и как еще чиновнику скрыть свою безмозглость и незнание элементарного? Только пряча все за мудрыми словесами. Вот и сейчас по привычке он сказал обтекаемо и неоднозначно. Но Дорстага это не устраивало.
— А раз нет денег, нечего и щеки надувать! — отозвался Дорстаг. — Они — ничто, а тужатся изобразить власть. Начальник гарнизона и Предстоятель церкви — вот власть.
— Не очень-то тебя это печалит, — нахмурился Леруа Рокетт.
— И что с того? При Темесе всем лучше живется, и язычников поганых извели!
— Про язычников не знаю, — медленно произнес Рокетт. — Не видел их вживую. Ну, а про «лучше»… Видел Магистрат, развалины капища, порт, стены? А это все при язычниках сделано. Сейчас что-нибудь такое строится?
— Зачем? — парировал Дорстаг. Может, и не так он прост, как кажется, а показная дурость не более чем прикрытие для выявления… кого? — Кому они нужны в этой дыре? А в Темесе строят, будьте спокойны. Сейчас Темеса хоть со Ствангаром поспорит, хоть с Марлинной… А даст Единый-и-Единственный — так и опрокинет все эти прогнившие империи.
— Ну вот сам посмотри, в чем разница между бывшим и нынешним Эрхавеном, — указал Рокетт вперед.
— Ну и что? — пожал плечами Дорстаг. — Зато все, кто жил в том Эрхавене, обречены на вечную погибель, а сегодняшние эрхавенцы, может статься, и обретут Его милость.
Пройдя по Парадной улице, пересекавшей город от Асивилда до мыса святого Криата Эрхавенского, они оказались на свободном от строений и деревьев, продуваемом морскими ветрами поле. Кое-где брусчатка еще была цела, и хотя она почти скрылась в траве, можно угадать, что это была колоссальная, способная вместить десятки тысяч человек, площадь. На краю площади одиноко возвышалась небольшая церковь. Массивный полукупол подпирают столь же тяжеловесные колонны, за колоннами видно приземистое, сложенное из грубо обработанных каменных блоков, строение Алтарного чертога. Оно увенчано покрытым синей глазурью куполом, из которого в небо возносится золотой шпиль с символом Церкви Единого-и-Единственного:. Смотрится сооружение мрачно и тяжеловесно, но тому есть причина. Во времена Обращения церкви часто подвергались нападениям язычников, были, по сути, островками благочестия в море бесовщины. Соответственно, и стены их строились так, чтобы могли противостоять стрелам, пулям, таранам, а то и пушкам. Толстенные колонны, кстати, были нужны и как дополнительная линия защиты. За ними могли прятаться арбалетчики и мушкетеры, в них могли попасть предназначенные стенам ядра. Пока ядра были не чугунные — каменные, колонны могли и устоять.
С тех пор многое изменилось. Но неизменными остались храмы, похожие на крепости, да отношение попов к мирянам как к коснеющих во грехе, неблагодарных, чуть ослабишь узду, готовых отпасть от истинной веры. Вот как отец Маркиан.
Еще более неказистое и приземистое строение возвышалось чуть в стороне. Если церковь хоть строили на века, школа ютилась в унылом, недолговечном саманном бараке. Она подслеповато щурилась крохотными глазенками окон, да и это, если разобраться, по нынешним временам большое строительство. Могло бы не быть и этого, да темесский дож распорядился: в каждом городе и сельском уезде открыть такую вот начальную школу. В Темесе и ее окрестностях учили поосновательнее, но и тут, в захолустье, преподавалась история великой Темесы, математика, письмо и основы богословия. Это в мужском классе. В женском еще проще. Никакой математики, никакого письма, никакой истории Темесы. То же самое элементарное богословие — и рукоделие, ибо ничего другого им знать и не полагается. От многих знаний — многие соблазны. Ну, и ради сохранения целомудрия учеников классы проводятся в разное время — женский утром, мужской вечером. Еще был кабинет учителя (одного на всю школу, Темеса умеет считать деньги), в котором тот отдыхал от занятий и наказывал слегка провинившихся. Сильно провинившихся секли в классе, на глазах у всех.
