Дмитрий Гаврилов - Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы
Лежащий перед словеном путь был проторен давно. Сама княгиня-мать весен сорок назад отважилась его проверить. Она поднялась по Днепру до волоков у Гнездова, и, очутившись в Западной Двине, направилась к другому волоку, уже в Ловать. Так и вернулась в родную сторону, на Ильмень.
На сей раз все было иначе.
Фредлав вел судно руслом Десны, в которое они попали, оставив позади Угру. У варяга были какие-то дела в Чернигове, словену же не терпелось поквитаться с обидчиками. Потому и избрал он самую короткую из всех дорог к стольному городу, и пути их с варягом разошлись.
Сам Фредлав — полукровка. Отец варяга когда-то покинул Свейскую землю в поисках счастья и обрел его, вместе с любовью, за морем в Гардарики. На родину он так и не вернулся. Мальчишками, Фредлав да Ругивлад не раз дрались на палках и — хвала богам — ни единожды на мечах.
— Старый друг — лучше новых двух, и это верно… — думал словен. — А все-таки, я доберусь быстрее…
Уже не оглядываясь, он продолжил путь, но не одолел и трех верст, как стало темнеть. Небо налилось пунцовыми тучами, такими тяжелыми, что даже могучие стрибы во главе с предводителем своим — Посвистом — с трудом гнали их на юг.
— Не видал такого, чтобы месяц Серпень грозил! — подивился путник.
Впрочем, пока на землю не упало ни единой капли. И загрохотало. Сперва где-то далеко, потом все ближе и ближе… Ярая молния разодрала сгустившуюся темноту. Полоснула по лесу. Затем еще и еще…
— Серчает Перун! Как бы не зашиб! — подумал Ругивлад.
Но всякий знает, прятаться в грозу под дерево — верная погибель, Громовник любит смелых, и тех, кто следует прямой дорогой — он не трогает. Потому словен продолжал идти просекой.
Опять громыхнуло. Грудь на грудь сошлись в схватке небесные воители. Бьются не за живот, а за честь. Селянам же — страхи да охи. Свирепеет Перун, что не может достать Велеса[3] молотом. Смеется лукавый бог над немощью простоватого громовержца. Быстрый, словно мысль, ускользает он от извечного соперника. А бывает, как даст в ответ своим кривым жезлом, как вытянет Перуна по спине — только держись!
Ругивлад недолюбливал метателя молний, как не терпел он и силы тех, кто самоуверенно возвышал ее над разумом. Не то, чтобы он не признавал Правды и Закона… Словен ненавидел радивых перуновых служителей, Добрыню да Путяту, разоривших по Новагороду все прочие капища в угоду своему богу. Непокорным на груди выжигали громовой знак. Тучегонитель платил бы Ругивладу той же монетой, если б счел его за противника.
Но виноват ли в излишнем усердии людей сам Громовник? Бессмертным нет дела до человека, пока тот не поднимется на ступеньку повыше к ним, богам. Ругивлад не шел стезей Перуна, а потому и не видел в нем ни защитника, ни помощника.
С неба не упало ни капли — не к добру сие, не к добру! Не сбылась, знать, пословица стародавняя:
«Гонит Перун в колеснице гром с превеликим дождем. Над тучею туча взойдет, молния осияет — дождь и пойдет».
Внезапно сама земная твердь содрогнулась до основания, заходила ходуном. С оглушительным скрежетом по ту и другую сторону просеки повалились столетние сосны. Буйные ветры пробили в небе брешь, устремились вниз и принялись играть в догонялки, придавив путника к земле. Раскаты, однако, стали прерывистей, будто у Перуновой колесницы полетела ось или захромал коренной.
Сквозь разноголосый вой Стрибожьих внуков, что так и ярились по земле, словен услыхал стон. Сперва он никак не мог понять — откуда.
— Воды! Пить мне! Пить подай!
— Да, тише, вы! Неугомонные! — прикрикнул молодой волхв.
Но альвы не поняли его.
Ругивлад ведал: есть разные духи. Светлые альвы дружественны богам и людям. Темные — не то что враждуют с кем-то, а просто любят свое первозданное сумеречным жилищем. На белый свет их и калачом не заманишь. Фредлав как-то сказывал, что небесные альвы обликом прекраснее солнца, а темные — чернее смолы, хотя ни тех, ни других сроду не видывал. Стрибы — так и вовсе невидимки, поди угляди!
— Пить подай!
Стон доносился из глубины леса. Вот, опять!
— Воды! Пить мне!
«Зашиб-таки кого-то, громила!» — выругался герой и, перебираясь через поваленные стволы зеленых гигантов, углубился в чащу.
Ветра предпочли резвиться на просторе и не стали преследовать смелого человека.
— Пить подай! Воды! — снова услышал Ругивлад.
На пригорке, раскинув руки, лежал мощный старец. Нет, не старик — велет! Одна ладонь его, судорожно впивалась пальцами в мох. Во второй длани был крепко зажат длинный, тяжелый на вид посох с яхонтом на оглавии. Камень сей выглядел странно и никак не вязался с грязными, прожженными до дыр серыми одеждами пилигрима. Голая грудь старца тяжело вздымалась. Во всю ширь багровел на ней овальный след, какой случается только после хорошего удара булавой или боевым молотом о доспех.
Ругивлад приблизил флягу к губам раненого. Уста шевельнулись и приникли к горлышку. И дрогнули кошмарные веки с длинными ресницами, черными и густыми, на фоне смертельно усталого, белого лица.
Хоть и было во фляге с полведра, старик живо опростал ее. Улыбнулся, оскалился. Теперь у него было довольное лицо победителя.
Седая копна нечесаных волос и лопата бороды внушали почтение.
Медленно открыл он глаза, и словен, едва глянув в чародейские очи, отшатнулся, выронил флягу.
Дед приподнялся, что-то глухо проворчал и запахнул одежды, так, чтобы никто не увидел следы от удара. Затем оперся на посох, показавшийся теперь словену настоящим копьем, и выпрямился, восстал, точно от сырой земли да воды колодезной прибыло невероятной силищи. А росту он оказался великого. Макушкой Ругивлад едва доставал старцу до подбородка.
Неожиданно земля разверзлась, и оба они стремительно понеслись вниз, вниз… В самую бездну, в самую тьму! Следом поползли и ухнули в пропасть опавшие листья, сучья, ветки, хвоя… Мелькнули змеями корни…
— Ах ты, черный колдун! Вот так угораздило! — только и успел подумать Ругивлад, а под ногами снова была твердь — холодный, как лед, камень, и ничего более.
— Спасибо, добрый молодец! Не оставил меня в беде! — сказал старик, отряхивая лохмотья.
— Не за что! — буркнул словен, но прикусил язык.
Тяжелый бас Старца, отразившись в сводах глубинной пещеры, наполнил пространство. У Ругивлада аж мурашки побежали по коже.
Он коснулся оберегов на груди, охраняя себя от напасти.
— А бояться не стоит, Ругивлад! — улыбнулся ведун.
— А я и не страшусь! — отвечал словен, уже ничуть не удивившись, что незнакомец назвал его по имени. — Береженого Род бережет!