Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)
Человек раскрыл полы своей накидки, прикладывая правую руку к сердцу, и почтительно поклонился перед костями, тихо пробормотав мелодичным голосом молитву и прося прощение у умерших за вторжение. Второй же наблюдал за действиями своего компаньона ни то с презрением, ни то с явственным раздражением, стараясь укрыться от внутреннего страха перед произнесенными словами. Тор особо никогда не веровал в богов и жизнь после смерти, зато чтил боль и попирал существование детей ночи, что с наступлением мрака и восхода жемчужного полумесяца восставали из своих полуночных обителей, где тишь была настолько звучной и пугающей, что даже в отдалении можно было расслышать звук падающей капли воды, окунающуюся в гладь зеркального озера. Эти черные порождения тьмы, потомки всего самого грязного и злого, что было в мире пришли с далеких Северных земель, где царствуют лютые морозы и вечный хлад, а жители обездоленных и проклятых долин скованы в рабские цепи, дабы отплатить за все те горести и страдания, что принесли их предки сущему миру.
Тор откупорил крышку кожаного бурдюка, чтобы смочить несколькими каплями воды обсохшие и растрескавшиеся губы, но металлические края пробки оказались настолько горячими, что он обжег нижнюю губу и разочарованно прикрыл глаза, осознавая, что запасы воды подошли к концу. За многие годы странствий и тяжб по окраинам Османской Империи он привык к изнуряющей жажде и голоду, многодневным сражениям, как с людьми, так и с теми, кто блуждал по ночным просторам, бороздя мертвенно-бледные уста земли в поисках добычи, смакуя кровь, как драгоценные капли рубинового вина, что подавали дворянам в роскошных и цветущих зеленью садах, и вожделея поглощения человеческой души, как желали воздуха тонущие, они были властелинами сумерек, коим поклонялись как богам и приносили кровавые жертвы плачущим фантомам в преисподней, коих молили о спасении и праздной жизни, коих боялись на протяжении многих веков.
— Тор, — мягко сказал второй голос, но в тоне его сквозили властные нотки, и он незамедлительно поднял голову на человека, поправляющего полы своей одежды, отряхивая ее от скопившейся в складках пыли и грязи.
— Я отправлюсь осматривать окрестности, а ты останешься здесь, разбив лагерь. Ничего не трогай, и постарайся не покидать этого места и смотри по сторонам, — человек снял с лица дряблую тряпицу, но верхняя часть его лика все еще скрывалась за серебряными очками. Он подошел к высоким стенам, идущим прямолинейно друг другу, и, опустившись на колени так, чтобы его товарищ смог разглядеть черные полусферы, обвитые золотистыми символами и мозаичной росписью, удерживаемые в алмазных гранях когтей белоснежных львов. Тор выжидающе кивнул, давая понять, что видит замысловатые символы, неотрывно наблюдая, как мужчина взял в ладонь горсть камней, раскидывая их вперед по разбитым широким каменным плитам, и только щебенка касалась белого гравия, как превращалась в пыль, разбитая в песок тонкими острыми иглами, вылетающими из небольших черных отверстий.
— На наконечниках этих стрел самая страшная отрава, эту смесь изготавливали из крови детей тьмы и смешивали с ядом черной мамбы. Сразу ты не умрешь, муки твои будут длиться более сорока суток, а тело медленно гнить, и при гниении ты будешь жить.
Тор поиграл желваками и скупо ответил:
— Я так понимаю, что в том направлении мне идти не следует.
— В твои обязанности входит лишь мое сопровождение до этого города, моя защита в его стенах тебя волновать не должна. Невозмутимость, с которой он говорил эти слова, заставили Тора поежиться, ему было неуютно от одной лишь холодной и тщедушной фразы, словно они были едва знакомы, хотя они оба выросли вместе, как братья, пускай, и относились к разным социальным слоям, но еще мальчишками всегда проводили много времени один подле другого. Один в качестве господина, другой как верный и преданный слуга. Тор был старше на восемь лет и больше придавал значения физическому труду и усвоение военных искусств, у него был острый и отточенный ум, и еще в отрочестве он быстро освоил грамоту стратегии и тактики. Его же хозяин старательно изучал историю и медицину, оккультную магию и языкознание. Он являл собой пример истинного благородного, который не изменяя себе, мог исполнять приказы императорской четы, и никогда не боялся противостоять тому, что для остальных было фатальным. Во всей Империи не смогут сыскать лучшего целителя и знахаря, нежели его блистательный владыка.
Когда детям исполняется шесть лет, их сопровождают к прорицателям, которые истолкуют судьбу человека, на чьи линии ладони падут их мистические и завораживающие очи. Они поведают об их ремесле и потугах и роковых случайностях, о том, что ждет впереди человека, принявшего из рук провидцев свою судьбу. На этом держалась гармоническая система всего мира. По случайности господину предрек судьбу местный пророк, что рассказывал жизненный путь неприкасаемых и тех, кто стоял в самом низу касты, выполняя прислужнические поручения или грязную работу. В тот далекий день юный герцог достиг возраста прохождения единого обета, в день великого солнцеворота, когда золоченый диск, будто расплавленный в небесном горне, стекал с лазурно-синих покрывал. И, облачившись в белоснежные церемониальные одежды, что были мягче и прекрасней нежной кожи светлейшей из всех дев востока, его сопровождала процессия из паломников, чьи кадильницы из чистейшего опала наполняли воздух сладчайшим нардом. Но его господин еще тогда, выказывавший мягкость и добропорядочность, доставшейся ему от природы натуры, любезно выслушал сказание своей жизни. Никто не слышал, что оглашал пророк, и лицо его господина не менялось на протяжении всей их беседы. Старец в лохмотьях и собственных миазмах, в чьих глазах давным-давно иссек и потух зрелый блеск и рассеялся порыв к самой жизни, чертил на крохотной чистой и белой ладошке своими грязными, костлявыми пальцами, гладя мягкую кожу и произнося истлевшими и прогнившими зубами свои видения. Владыка лишь коротко кивал, давая понять, что готов слушать и дальше, когда же беседа их подошла к концу, мальчик вытащил из-за пояса одного из своих стражей расшитого алмазами ножен кинжал и на глазах всего собравшегося народа прорезал на своей ладони три глубоких раны, после чего демонстративно выпятил руку перед юродивым. И багрянец крови замарал его атласную белую одежду, что была белее девственного снега и утренних облаков, рассекающих леденящие просторы поднебесной. И кровь, что была священной, низринулась крупными гроздьями на землю, тогда как каждую каплю следовало кристаллизовать, а падать рдяные бусины должны были на тончайший шелк.
