Юлия Тулянская - Возвращение
Алена подняла записку Димы и попыталась отвлечь внимание ссорящихся родителей.
— Папа… мама… а про что тут написано?
Игорь, который собирался уже развернуться и уйти на кухню, еще раз пробежал записку глазами.
— Никогда не вернусь к людям… — он нахмурился. — Он не глупости ли затеял? И кто такая все-таки эта Иришка? У кого его искать-то, кому звонить? А Марина кто?
Изрядно обрадованная и обнадеженная потеплением и некоторым появлением "мужа с человеческим лицом", Надя зачастила, заодно пользуясь случаем показать Игорю заботу о пасынке и осведомленность о его друзьях:
— Ты только не волнуйся. Надо в милицию… ну, если не придет вот… если до вечера, да? Марина — это девушка его, она звонила недавно. А Ириша — я не знаю…
— Иришу убили, — пропищала снизу Аленка. — Ее прошлым летом убили гопники. Большие пацаны. Это была… Димин друг. Девочка-друг. Да. Как Гаечка друг Рокки. Из его класса. А она снова живая. Он говорил, что ее видел. И что с ней гуляет.
— Когда говорил? — наклонились к ней оба родителя.
— Когда "Арнольда" показывали. Когда у нас тетя Оля и дядя Володя были…
Игорь хмурился и мучительно соображал.
— Это на той неделе, что ли? Блин…
Дима до утра не пришел. Подали в розыск, написали заявление в милицию. Выяснилось, что одноклассница Димы Ирина Васильева действительно погибла в прошлом году. Больше никаких Ирин в окружении не было. Игорь признался (вернее, объявил — на смущенное и вынужденное признание это было непохоже), что две недели назад он действительно парковал свою машину в соседнем дворе, а в машине сидела красивая, добрая, умная и ласковая девушка Рита, его коллега, которую он и подвозил до дома. Поцеловал, да, сказал, что любит, и она сказала, что любит и ждет. И вдруг из кустов вылез собственной персоной его сын (а с ним какая-то девица мелкая, на мальчишку похожая, лохматая и в джинсах). Подростки посмотрели на него, он — на них, и разошлись. Но это ничего не значит, мальчика довела до суицида (вероятно) несчастная любовь к погибшей девочке, а также полное равнодушие, халатность и черствость мачехи Надежды. Поэтому он уходит к Рите. Впрочем, ни тела Димы, ни его живого не нашли, хотя дела не закрывали долго. Надежда осталась одна в полупустой квартире с Аленкой, которая все ждала папу, а папа приходил по воскресеньям на три часа, совал киндерсюрприз и спрашивал, как дела у Чипа и Дейла. Надя ревела, пила много пива, поправилась на десять килограммов и "совсем опустилась", как не без удовлетворения отмечал Игорь. Через год у Игоря и Риты родилась дочка, а Надя пошла на шейпинг и устроилась в фирму, сбросила вес и снова похорошела, встретила Олега, и теперь уже у Алены появился приемный папа, который и отвел ее потом в первый раз в первый класс. Жизнь продолжалась, а Диму уже перестали искать. А гопников почему-то в коробках не стало — до такой степени не стало, что Аленка смело могла ходить в школу через два квартала. То есть физически те же самые люди во дворе оставались, никто из них никуда не делся, а вот драки, убийства, "стенки на стенку", докапывание до ребят, до девчонок, особенно неформальского вида — все это прекратилось. Говорили, что навел в Коробках порядок какой-то Черный Кот. Мол, нагнал страху на юных бандитов. Было несколько попыток драк и нападений, но Черный Кот каким-то образом про это узнавал и появлялся в самый неожиданный момент, и устраивал веселую жизнь. Никого не бил, не калечил, но брать в руки арматуру больше не хотелось. Кто это такой, взрослые в подробности не вдавались: какой-то криминальный авторитет, наверное. А может быть, не в Черном Коте дело, а просто время другое стало. Все-таки бешеные девяностые закончились, и начались более респектабельные двухтысячные.
Пустырь за домом зарос лопухами, репьи и полынь были в человеческий рост. В жаркий летний день на бетонный брус села светловолосая, коротко стриженная, гладко причесанная девушка в синей футболке и джинсовой юбке, вынула сигареты и стала курить жадно, одну за другой, размазывая по лицу слезы и тушь. Пачка перевалила за середину, когда рядом с ней как-то бесшумно образовалась, вылезла откуда-то из репьев, другая девчонка: темноволосая, с торчащими во все стороны волосами, в джинсах.
Она села рядом с плачущей и тронула ее за плечо.
— Тебе плохо?
Та развернулась, встряхнула головой, нахмурилась.
— Ты чего пугаешь? Так нельзя людей пугать. Уф. А если бы меня инфаркт хватил?
— Я не знала… слышу, ты плачешь. Ну и подошла. Вдруг тебе плохо? То есть — совсем плохо.
Девушка вытерла слезы и уставилась в землю.
— А может мне и совсем плохо, ты-то что можешь сделать? Ты вообще кто?
— Я тут живу, — лохматая кивнула куда-то за пустырь, где высилась следующая коробка.
— Ну. А я там живу, — светловолосая кивнула в сторону ближайших домов. — Вот и поговорили, блин. А теперь я пойду. Хотела одна побыть. Думала, хоть здесь получится. Нет, обломись, типа, незнакомый прохожий. Везде люди! — она встала и отряхнула юбку.
Лохматая черноволосая девчонка посмотрела в упор:
— Скажи, почему тебе плохо. Скажи — и иди, и будь одна. Просто вот скажи. Я тебе точно говорю — будет легче.
— Цыганка ты, что ли? Гадалка? Ну… — девочка оскалила зубы, как волчонок, который вот-вот зарычит. И стала ожесточенно говорить, словно выплевывать, мол, "ну, нате!". — У меня мама болеет. И отчим подался налево… загулял, в общем, отчим. Ушел. А ей совсем плохо. Это у нее уже второй раз… То мой биологический, — она выговорила это слово с неподражаемой интонацией. — То этот… дядь Олег. Она, наверно, в психушку попадет. Она, конечно, сама не белая и не пушистая. Не ангел. Но знаешь, прикинь, каково за ней по ночам ходить и таблетки, блин, отбирать или веревку, или ножик… — девушка скривилась, как будто хотела заплакать снова, но слез не было. — Домой идти страшно, вдруг она там уже… висит. Или лежит. А у меня кроме нее никого нет.
— Совсем никого? — внимательно посмотрела лохматая. — Тебя как звать?
— Алена…
— А меня Рина.
— Ага. Будем знакомы. Рин, курить будешь? — Алена как-то обмякла, выдохнула, села, достала пару сигарет из пачки. — Короче…
Девушки задымили на пару.
— Никого нет. А кто у меня есть? Биологический в другом городе. В Питере, если точнее. Пишет. По имэйлу. "Как дела в школе? У меня сейчас трудное время, фирма начинает раскручиваться, бла-бла-бла". И на новый год еще поздравляет. ДядьОлег вот ушел. Я ему не родная, ну как? Вроде он хорошо ко мне, ну то есть по-человечески, но сейчас-то я ему тем более не нужна, а про маму он и слышать не хочет. Истеричка, говорит. Парня у меня нет, подруга одна всего, у нее дома семья хорошая, брат есть, ей хорошо, она даже меня не поймет толком-то.
