Александр Меньшов - Пряди о Боре Законнике
Я глянул на Исаева: стареет уже… А какие-то полгода назад… Н-да, время никого не жалеет.
— Вот что, братец, — Жуга перестал шамкать губами и заговорил серьёзным тоном, — у меня к тебе важное дело. Выполни его, а там кой какое время пройдёт, Избор поостынет, и я…
— Какое ещё дело? — неохотно спросил я.
— Поедешь в Темноводье.
— В это паучье гнездо?
— Вот именно… Меня особо интересует та загадочная личность «БВ». Есть кое-какие подозрения на этот счёт.
Его интересует! А мне как-то положить на это всё. В конце концов, чего он кобенится? Не захочет помочь, так я сам никого не спрашивая, отправлюсь в Новоград.
— И всё же я настойчиво прошу вас не отказывать в моей… — сердито сказал я.
— Вот заладил! Ты действительно такой тугодум или притворяешься? Обстановка в столице такая, что появись ты хоть на мгновенье, и, не приведи Сарн, об этом прознают, то… пострадаешь не только ты. Слышишь?
— Слышу.
— Нет, ты не слышишь! Я не о себе говорю! Вернее, не только о себе.
Жуга встал и заходил взад-вперёд.
— Вот не хотел тебе говорить! — зло сказал он.
— Говорить что?
Жуга остановился, но так лицом ко мне и не повернулся. Предчувствуя нечто нехорошее, я встал.
— Ты помнишь бортника Богдана Лютикова?
— Это который у Белого озера живёт?
— Да-да… В общем, дело такое… чувствую себя последним сплетником…
— Да не томи!
Жуга обернулся, уже совладав со своими эмоциями, и сказал:
— Твоя Зая сейчас… с ним.
— С кем?
— Тьфу, ты! С Лютиковым.
Сказать, что я потерял дар речи, значит, ничего не сказать. Гляжу прямо в глаза Жуги, пытаюсь понять, что он такое говорит, а не могу… никак не могу… Вижу, как шевелятся его губы, но не слышу ни одного слова.
— По… по… почему…
Во рту пересохло. И только сейчас я сообразил, что изо всех сил сжимаю горло Жуги. Его лицо уже начало синеть.
Пальцы разжались, и Исаев свалился на колени.
— Твою… твою… ты совсем уже…
Он задыхался, и потому никак не мог точно сформулировать свои фразы.
— Извини… извини… Что ты сказал про… Заю…. и этого?..
— Твою мать!.. Что да что!
Так грубо ругаться? На Исаева это не похоже.
— Повтори! — прорычал я, снова поднимая руки.
— Ты не маленький, уже итак понял.
— Врёшь, сука! Да не могла Зая…
— Говорю, как есть… Э-э, ты куда? В Новоград собрался? Пешком?
— Да хоть пешком! Зая моя жена и потому…
— Да стой ты!.. Не примет она тебя. Я уже ходил, говорил с твоей Заей.
— И что?
— Она знает про Руту.
— Чего? Какую… Не понимаю.
— Она полагает, что ты… что ты нарочно сбежал. Нашёл себе другую… что «одурачил», воспользовавшись тем, что она одинока…
— Нарочно? Ты что говоришь? Да ты бредишь! Надо… я ей всё объясню…
— Что ты её объяснишь? Что?
Я снова сел.
— Дурацкая история… И что… Зая… она… Почему медовар? Я… я…
Жуга сел напротив, всё ещё потирая шею.
— Ну, ты здоровый… бык…
— Как она узнала? Кто сказал?
Исаев пожал плечами. Его взгляд на какое-то мгновение опустился к полу и снова вверх.
— Ты? — я аж наклонился. — Это сделал ты?
Жуга сильно сжал губы.
— Зачем? Зачем?.. Погубил… ты меня… ты её… нас… Я еду в Новоград! Всё расскажу, Зая поймёт… поймёт… должна понять…
— Стой, дуралей! — Жуга схватил меня за руку. — Ты понимаешь, что тем погубишь её?
— Что? Кого погублю?
— Не слушал меня. Совсем не слушал! Зая — это твоё слабое место. Через это и тебя схватят, да и её погубят… Что глаза вытаращил? О себе не думаешь, так о своей Зае…
— Слушай, Жуга, — я схватил Исаева за грудки. — Ты… ты… Что же ты за человек такой? Тебе насрать на всех, кроме себя!
— Успокойся, Бор! Успокойся… Да, пусти же!
Я разжал пальцы и с силой толкнул Исаева.
— Сволочь!
— Может быть и так… Ладно, сам потом поймёшь.
— Что я пойму? Да вы все мне жизнь испортили!.. Зарезал… насмерть…
— Зарезал!.. Скажешь же! Твоя ненаглядная жива-здорова, а не…
Исаев сердито махнул головой в каком-то непонятном жесте.
— Если бы ты знал… понимал… Я каждый день сталкиваюсь с таким… таким…
Жуга зажмурил глаза и судорожно сглотнул.
— Я тебе не всё сказал, — тихо проговорил он.
Выдержав мой «волчий» взгляд, от которого любой другой бы человек струхнул и стушевался, Жуга тихо, но чётко проговорил:
— Про Руту… Нет её. Совсем нет.
— Объяснись, — потребовал я, ощущая приближение кровавых «шор», готовых утопить разум в неистовом исступлении.
— Дело тёмное, запутанное. Её так и не нашли…
— Точнее!
— В избе повсюду была кровь. Я сам приезжал, всё видел. Ощущение такое, что её просто… просто… разорвали на части…
— Так ты же сказал, что тела нет!
— Я сказал, что не нашли. Но соседи накануне слышали крики… Кто, что — не известно.
Жуга замолчал. А я вдруг начал задыхаться.
Не может быть! Не может быть! — эту фразу мой разум твердил, будто заговорённый.
— Вокруг избы видели следы водяников. Предполагаю, что кто-то их пропустил в Молотовку, и они…
— Кто пропустил? — прохрипел я.
— Не знаю, — тут Исаев сделал паузу и чуть погодя проговорил: — Нашим с тобой врагам стало известно об отношениях между тобой и Рутой.
— Каких отношениях? Я лишь… — договорить не смог. Слова застряли в горле.
От понимания того, что, возможно, именно я повинен в смерти девчушки, которую приняли за мою… ладу… от понимания этого захотелось завыть, закричать, разнести весь мир вокруг.
О, Сарн! Что происходит? Как же так?
Нет… нет… Жуга врёт… Врёт же!
— Мне жаль, что так вышло… Это случилось, буквально через две недели после твоей отправки в Гравстейн к гибберлингам. Влад Стержнев пытался разобраться, но… но, как ты понимаешь…
Я аж зарычал от накатившей боли. Глаза снова запекли… Было нестерпимо больно…
Спокойно, Бор! Держись! Держись! Никто… Слышишь? Никто! Никто не увидит твоих слёз! Не увидит!
— Ты пойми, Бор, ведь кругом одни… предатели. Не на кого положиться. Возьми Чарушу… да и Фрола… Вот ты знаешь, кто тебе друг, кто враг? А? Скажи? Проведают про Заю, что она дорога тебе… Хорошо, я твоё письмо перехватил и уничтожил… Да тот же Избор ловушку подготовит, заманит… А уничтожил ты списки, или припрятал до поры до времени — это всё слова. Иверскому они до одного места. Такой как ты, Бор, должен быть свободным волком. Я, между прочим, сделал благо, рассказав ей о ваших с Рутой отношениях.
— Благо? Ещё одно слово и, клянусь Сарном, выпущу тебе кишки!
