Марина Добрынина - Принц Эрик и прекрасная посудомойка
Но впереди, знаете ли, сидит на полу наследник престола собственной персоной, который малым ростом не отличается, и через чьи королевские конечности мне с корзиной ну никак не перебраться. Пока я так размышляю, смотрю, а принц-то глазки закрыл, голову на грудь свесил и сопит себе тихонечко. Ну что ж, думаю, рискну здоровьем. И начинаю потихонечку через грабли его перешагивать. Тихо так, чтобы не разбудить. Одну ногу переставила, другую только подняла, и тут он как проснется, как дернется. Я с корзиной этой дурацкой на пол как загремлю! В общем, в результате тарелки вдребезги, корзина укатилась невесть куда, а я с квадратными глазами сижу у принца на коленях и даже сказать ничего в состоянии шока не могу. А он тоже молчит и улыбается глупо так. И, в общем, тут я замечаю, что ручки его шаловливые меня уже за талию обнимают.
— Спасибо, — говорю, — Ваше высочество, а теперь не были бы Вы так любезны меня отпустить. Мне еще осколки собрать надо.
А у самой уже слезы на глазах. Выходные мои явно накрываются. Убыток отрабатывать теперь придется. Не объяснишь же управляющему, что грохнула сервиз, споткнувшись о пьяного принца.
Принц меня отпустил. Я поднимаюсь на ноги, юбку оправляю и тащусь в кладовую, но теперь уже за метлой.
— Эй! — слышу, — помочь, может?
Ага, так и вижу его с веником в руках.
— Спасибо, — отвечаю, — Ваше высочество, не надо мне ничего.
— А меня Эрик зовут. — заявляет он.
Я лишь вздыхаю. А то его портретов никто не видал, и на выезды парадные не ходил. И вообще, можно подумать, наследников престолов в нашем королевстве как собак нерезаных. Так всюду и снуют. Не упомнишь, как звать.
— А тебя?
Вот еще, а это ему зачем?
— Соня, Ваше высочество.
— Хм, Соня…
— Я пошла? Ваше высочество?
— Иди, я пока здесь посижу.
В общем, удалилась я весьма озадаченная, но когда с веником вернулась, принца поблизости уже не было. Спать, как видно, отправился.
Наутро, конечно, пришлось отчитываться перед управляющим. Сослалась на позднее время, усталость. Да и, честно говоря, ничего особо ценного я не разбила. В общем, шеф у нас мужик строгий, но справедливый. Выходных он меня на месяц вперед лишил, но уплачивать ничего не заставлял. И на том спасибо.
Следующая наш встреча состоялась недели через две, и объяснить это я могу лишь своим персональным злосчастьем. Есть у меня страстишка. Нет, ни карты, ни вино, ни, упаси Боже, мужчины. Нет. Собаки. Люблю я этих тварей, и они, над сказать, отвечают взаимностью. Отец говорит, это я в деда такая. Ну а мне все равно.
Поскольку выходные мои отпали, по всей видимости, за ненадобностью, а желание развлечься хоть каким-нибудь способом осталась, решила я как-то вечерком заглянуть в псарни. Знаю-знаю, прислуге ходя туда нет. Но ведь можно знать кое-какие лазы, да и знакомство с младшим помощником третьего заместителя старшего загонщика тоже способно принести свои плоды. Ну принесу я ему пару бутылок честно экспроприированного на кухне пива, зато спокойно могу торчать на псарне, сколько влезет. Да и какая-никакая, но и помощь от меня бывает.
Вот тогда, к примеру, пошла я к Зоркому поздороваться. Он у них здесь местная знаменитость — кафрская борзая. Здоровенная такая пятнистая псина с длинными лапами, хвостом-метелкой, узкой, длинной, как сабля, мордой и вечно грустными черными глазами. Я, значит, его зову, а он не идет. Непорядок, думаю, надо поискать. Нахожу бедное животное под лавкой. Лежит на боку, дышит тяжело, и никому до него дела нет. Хвостом мне два раза махнул, узнал вроде, и тихонько так заплакал. Кладу руку на нос (собаке, конечно). Горячий, сухой. Зоркий палец мне лизнул и опять плачет. Ну, думаю, сволочи, головы бы вам всем поотрывать за такое с живностью обращение. Зоркий — собака крупная, нервная, особо за лапы его не потаскаешь. Значит, мне к нему ползти придется. Ну да не проблема. Юбка не парадная, отстираю потом. В общем, встала я на колени, наклонилась, и руками осторожно так Зоркого ощупываю на предмет внешних повреждений. Щупаю-щупаю, и тут он как зарычит! Больно, значит. Я аккуратнее. Вроде лапа. Пальчиками нежненько так пробегаюсь. И точно, на правой задней лапе с внутренней стороны что-то вроде опухоли. Горячая, вздулась. Собака болеет, а никому дела нет! Ну что за свинтусы!
— Удобно?
Я продолжаю Зоркому лапы ощупывать, Может, где еще что-нибудь болит, и тут до меня доходит, что я вроде как речь слышала человеческую. Ага, вот сейчас-то они у меня и получат!
Начинаю из-под скамьи вылезать, со злости трескаюсь головой, еще больше стервенею. Разворачиваюсь и вижу — сапоги стоят. Коричневые. Новые. До отвращения дорогие. Голову поднимаю… Принц Эрик. А я на четвереньках, да и в месте, где мне находиться ну совсем не положено. Стоит, хлыстиком поигрывает, и взгляд у него очень недобрый. Краснею. Зеленею. Думаю, странно, почему это я в его присутствии все время не на ногах? А что сказать?
— Зоркий заболел, — буркаю.
— Ты встань.
Со вздохом, чрезвычайно тяжелым, поскольку от моей выходки никаких хороших последствий ожидать не приходится, поднимаюсь. Стою. Молчу. Глаза опустила. Подол свой разглядываю. А на него соломы налипло, ужас сколько! А отряхнуться страшно.
— Как ты сюда попала?
Бли-и-н! Что б соврать?
— Зоркий же заболел! У него, опухоль на лапе… Ваше высочество!
— А ты здесь причем?
— А он, а он… он, это, никому не дается! Вот! Я только посмотреть!
— А остальные где?
— Они это… ну… за помощью побежали!
Вру, конечно, не видела я никого. Старший, так он выпить не дурак, молодые по девкам разбежались. Точно знаю, у Гаврика, который сюда меня запустил, роман с одной из горничных. Так ведь, скажу правду, им попадет, а мне ход сюда навсегда закроется. Да и репутацию себе подпорчу. Кто мне потом доверять будет?
— Ладно, — говорит принц, — показывай, что случилось.
Снова краснею.
— Я его, — говорю, — вытащить не смогу. Нужно под лавку лезть. Иначе никак.
Принц смотрит на меня, как на идиотку, бухается на колени, и аккуратно вытаскивает Зоркого на свет. И псина эта противная не то, чтобы зарычать, даже носом в его сторону повернуть не смеет.
— Давай, показывай. Где?
Вместе с Эриком мы быстро выяснили, что никакая у Зоркого не опухоль, а довольно-таки глубокая рана, она загноилась и, конечно, образовался здоровущий нарыв. Его высочество, пока пса осматривал, так ругался, так ругался. Я и не знала, что принцам такие слова известны. А потом он поглядел на меня так, сощурившись, и приказал:
