Владислав Римма Храбрых - Завод седьмого дня (СИ)
– А ну в сторону!
Альберт едва успел вывернуться из-под копыт гнедого жеребца, и критически близко к глазам появилась подошва сапога.
Только в семье Лиама да в семье Якобсов было по лошади. Первую – норовистого жеребца по кличке Вихрь – Мартенсы купили в день помолвки Лиама с его женой, а вторая – унылая кляча Сьюзи – являлась приданым Марты, единственной полезной вещью, которую она принесла в жизнь своего мужа. Ну и что, говорил Тиль, деньги – это что? Это тьфу, потратил их сегодня, завтра их уже нет. А лошадь – это польза. На лошади можно пастухом сделаться, овец гонять.
Так и жили.
Альберт пробормотал что-то вслед зарвавшемуся парню, а Юнга откровенно взбесилась.
– Глаза разуй, куда ты на своей кофемолке прешься!
Йохан ей нравился и до зубовного скрежета раздражал. Конечно, потому что младший Мартенс даже не смотрел на нее, уверенную в себе простушку с широкими скулами и укрупненными передними зубами, веснушками на щеках и короткими волосами, собранными в огрызок хвостика над шеей.
Тот, естественно, даже не обратил внимания на окрик и свесился, чтобы хлопнуть отца по плечу.
– Ну как наш малыш сегодня?
Лиам задрал голову, глядя на статно возвышающегося над ним сына.
– Нормально, но я бы сводил его к Маркусу, задние копыта проверить.
– Так своди.
– И свожу.
Йохан спешился и, придерживая Вихря под уздцы, повел его за дом. Вернулся он уже с двумя грязными коробами, волоча их по земле, и кивнул Альберту.
– Сходи за оставшимися.
Гордо хмыкнув и отодвинув брата, за коробами пошла Юнга.
– Ну что, как твое учение? – так запросто, будто общается со старым другом, поинтересовался Йохан, ставя короб так, чтобы с одной стороны от Альберта был он, а с другой – морковная грядка.
Младший Якобс шмыгнул носом и закатал рукава своей темной клетчатой рубашки.
– Ну, как-то так. Учусь потихоньку, – ему не хотелось, с одной стороны, подводить Юнгу, а с другой – врать почти взрослому парню, вдруг решившему с ним заговорить.
– А раз так, то скажи мне, мы репу на какую луну засеиваем?
Альберт почесал свалявшиеся в войлочную игрушку волосы, отчаялся разодрать колтун и почти наугад ответил:
– Когда нужно – не знаю, а мы – в полнолуние. Если проснемся.
Йохан расхохотался.
– Это правильно, это хорошо. Как отец твой, как Карел?
– Отец хорошо.
Альберт немного замялся, покосился на подошедшую Юнгу, вставшую по другую сторону от грядки и бросавшую на Йохана горячие взгляды, и наклонился к первому ряду моркови. Йохан, избегая взгляда, наклонился к другой грядке.
– Карел тоже неплохо. На работе. Если это можно назвать работой, конечно.
Йохан неоднозначно хмыкнул.
– Он раньше у вас каждый день штаны протирал, а потом вдруг отрезало. К священнику подался…
Юнга недовольно цыкнула. Она вообще не очень хорошо слышала весь разговор, но отголоски до нее все же долетали.
– Угу, – согласно пробурчал Йохан, выдергивая морковь пучками и бросая в короб, только грязь во все стороны летела.
– Вот мы и думаем с отцом – чего это? – как будто вслух размышлял Альберт, с трудом выдирая корнеплод из земли.
Вредная морковка сидела крепко и вылезала с трудом. Йохан не воспользовался предложенной возможностью уйти от ответа.
– Ну, сам-то как думаешь?
Альберт особенно на эту тему не думал, предпочитая во всем соглашаться с отцом.
– То есть это все из-за твоей сестры?
Мартенс застыл с вытянутым грязным пучком в руке, смешно побулькал горлом, прокашливаясь, после чего кивнул:
– Ну да, жизнеспособная идея. Вполне вероятно.
Якобс-младший обернулся, глянул на соседа с недоумением и снова вернулся к морковке. Дело пошло легче, хоть Альберта и пугала немного мысль о том, что когда он разогнется, Юнга либо испепелит его взглядом, либо оттаскает за уши.
Сестра негромко вскрикнула.
– Что, так быстро? – Йохан распрямился, потер поясницу грязной рукой и тут же приложил ее ко лбу. – Эй, с тобой что?
Юнга держала руку перед собой, с пальцев непрерывным потоком струились ярко-алые капли, заливая грядку. Дело тут же встало: Мартенсы кинулись к девушке, и Лиам повел ее в дом, промывать и обрабатывать рану.
– Что это было?
Воспользовавшись заминкой, Альберт сел прямо между грядками, рассудив, что если Марте придется отстирывать кровь от рубашки Юнги, то грязь-то на брюках ее уже не расстроит.
– Это я, похоже… забыл, – Йохан, выглядящий немного смущенным, наклонился и вытащил из земли закопанный рукоятью нож. – А я его искал. Уже пару лет.
Потерев рукавом лезвие, он убрал нож за ремень.
– Нехорошо как-то с Юнгой вышло. Извиниться бы.
Альберт пожал плечами и, не вставая, потянул из грядки ближайшую морковку. Так она поддалась легче – да и спина просто саднила, а не грозила переломиться по линии нижних ребер.
– Так извинись.
– А она мне нос не свернет?
Альберт поднял взгляд на Йохана. Тот, не сидящий на коне и не стоящий за прилавком, казался не таким внушительным. Да и виноватый вид ему не шел.
Никому бы Юнга нос не свернула, конечно, а Йохану тем более. Альберт хихикнул про себя: он-то знал о пылкой влюбленности своей сестры.
Смешная ситуация, как ему показалось.
– Тогда не извиняйся, – рассудил Альберт и выдернул еще морковку, оказавшейся гибридной, с двумя хвостами. – Смотри, какая красавица.
– Да какая красавица.
Йохан отмахнулся, глядя, как Лиам выводит из дома Юнгу, говорит ей что-то и кивает на соседний, Якобсов, дом. Та неохотно кивнула, мрачным взглядом окинула младшего брата и объект своей любви, после чего удалилась, путаясь в мешковатой юбке. Наверное, ей показалось, что последние слова относятся именно к ней.
Влюбленные такие странные, подумал Альберт и подумал, кажется, вслух.
– Что?
Йохан удивленно оторвался от незаконченной Юнгой грядки, в которой оставалось всего-то семь рядов, и снова выпрямился.
– Что? – Альберт посмотрел в ответ и, не придумав ничего лучше, ткнулся в свой последний ряд. – Ничего. Сестры, говорю, такие странные.
– Вот уж точно, – хмыкнул Йохан.
У него была одна младшая сестра – та самая, с которой, по мнению Тиля, что-то было у Карела, после чего тот вдруг срочно решил податься в святые. Поэтому Йохан как нельзя лучше понимал, какими зачастую непонятными могли быть девушки предвзрослого периода.
Карел совсем не опоздал. Вошел в прихожую, оповестил всех о своем появлении и принялся переобуваться.
– Не спеши.
Из большого помещения для приема прихожан выплыл священник.
