Денис Луженский - Воин вереска
А чернявая — знай блестит глазами и улыбается. Странной, чуть отрешённой улыбкой, словно и не тебе вовсе рада, а всему белому свету. И откуда такие берутся?
— Где родичи твои?
В ответ на осторожный вопрос девушка беспечно пожимает плечами:
— Одна здесь живу.
— Совсем?
— Совсем, — она снова пожимает плечами. — Почему ты пеший? Здесь так не ходят, здесь только на лошадях.
— Да иду, вот…
Он вспоминает ту остановку у пересохшего ручья, неожиданное ощущение близкой опасности, и щелчок тетивы самострела где-то на вершине холма. Человек сумел уклониться от бельта, конь — нет. А стрелка Рэлек в сгущающихся сумерках даже не разглядел.
— Ты, верно, совсем умаялся идти, — говорит чернявая. — Заходи в дом, добрый человек. Поешь и отдохни хоть до утра.
И смахивает со лба сбившуюся тёмную прядку…
* * *…смахивает красивым, замечательно небрежным женственным движением… встряхивает головой… чёрные волосы — точно оживший обсидиан… карие глаза озорно блестят… вот шевельнулись призывно алые губы … что-то говорят?.. манят?.. соблазнительный изгиб юного девичьего тела… трепет ресниц…
…И вот это тело уже падает в жухлую траву, осатаневший от воздержания мужчина наваливается сверху, ломает отчаянное сопротивление, жестоко и жадно сминает податливую плоть… Над холмами поднимается и гаснет в полуденном мареве отчаянный крик…
* * *Рэлек вынырнул из омута наваждения. Резко сел, уставившись в темноту, провел рукой по лбу. Пальцы предательски дрожали, лицо покрылось бисеринками пота. Хлынувшая из каких-то потаенных глубин рассудка волна дикого желания разбилась вдребезги о стену ужаса и отвращения к самому себе.
«Вердаммер хинт! Похоже, дошел ты до точки, старый пёс! Слишком долго был один и от одиночества начинаешь сходить с ума!»
Это всё чернявая — её вина. Маленький игрушечный хуторок, как мираж, возник среди вересковых холмов и, как мираж же, растаял за спиной, но что-то осталось в сердце, никак не позволяющее его забыть.
Он протянул руку к фляге, поднял её, взвесил на руке и вытащил деревянную пробку. Вода, всё ещё чистая и холодная, определённо не могла быть видением, и вкус её оставался тем же, что и вчера. Рэлек запомнил его так же хорошо, как и запах волос чернявой…
«Как же так вышло с ней? Ведь просто остался переночевать, желая лишь одного — спокойно отдохнуть до утра. И за вечерей пил только воду… там кроме воды-то и не было ничего».
Колодезная вода и свежие овощи — вот всё, что оказалось на столе у девчонки. Ни животины какой-нибудь, ни даже птицы она не держала. Один лишь небольшой огородик в тени яблонь, и всё. Но гость разочарованным не остался. Он, кажется, никогда ещё так не радовался обыкновенной репе, морковке и капустным листьям. Набил живот травой, будто суслик, а потом позволил себя уложить на колкий и душистый сенной матрас… А вот как на том же матрасе оказалась чернявая — это он уже помнил смутно, и всё то, что они с ней творили потом — тоже. Отчетливо запомнился только вкус её губ — такой же свежий, как и вода из колодца…
Утром он ушёл, прямо на рассвете. Ушёл потому, что причин остаться у него теперь было слишком много. Он боялся, что если задержится ещё хоть на час, потом уже не сможет с лёгким сердцем забросить за спину приятно потяжелевший ранец. Да и девчонка не просила его остаться. Она совсем ничего не говорила, пока он одевался и собирал небогатые свои пожитки, молча помогала: сбегала на огород, надёргала в холщовый мешок рыжих морковок, добавила к ним жёлто-розовых яблок-скороспелок, потом наполнила его объёмистую флягу. Только когда уже прощались, спросила:
— Куда ты теперь?
— В Глет, — ответил он… И на миг вдруг почудилось — блеск в глазах чернявой потускнел, улыбка превратилась в гримасу, выражение лица стало мёртвым и холодным, как у куклы… куклы из кукольного домика… Рэлек растерянно моргнул, и всё вернулось: живой блеск и румянец на щеках, разве что в голосе прозвучало лёгкое беспокойство:
— Вдоль границы с лесом можно встретить тургов-дозорных — они незлые, но лучше уж их стерегись. Дня за два до реки дойдёшь, если поспешишь, а уж на том берегу — там людей много, подскажут дорогу.
— Спасибо тебе, — сказал Рэлек и поклонился — неловко как-то, неуверенно. А девчонка снова улыбнулась и попросила:
— Возвращайся.
Странная такая, неуместная, ни к чему не обязывающая, не требующая даже ответа, просьба.
* * *Костёр упрямился, не желая разгораться. Угли, разбуженные человеческим дыханием, выглядывали из-под пепельного одеяла, сверкали огненно-красными глазками, сердито потрескивали и норовили вновь скрыться из виду. Рэлек уступать не собирался. Положив в кострище пучок сухой травы, он старательно раздувал то, что не успело остыть с ночи. Дело, давно уже вошедшее в привычку. Поживёшь семнадцать лет походной жизнью — научишься даже посреди голой степи так обустроить привал, чтобы и ночью не продрогнуть, и утром обойтись без огнива.
Трава вспыхнула, занимаясь горячим, почти прозрачным пламенем. От собранного с вечера топлива осталась лишь небольшая охапка сучьев, но Рэлек прикинул, что согреть маленький кан воды ему хватит, а больше и не понадобится. Хлебнуть горячего травяного отвара, размочить и прожевать горсть сухарей и ломтик вяленого мяса, загрызть кисло-сладким яблоком… А потом можно снова в путь. До пограничной с землями Восточного Союза реки, если верить девчонке, осталось не более суток бодрого шага. Верить хочется: сухари совсем приелись; охота, наконец, набить живот какой-нибудь стоящей едой.
Эх, мечты, мечты… Вздохнув, Рэлек достал из маленького кожаного мешочка пучок сушёных трав и начал бросать веточки и листья в закипающую воду, внимательно выбирая нужные.
Земляничный лист, иван-чай, клевер, ягоды шиповника, зверобой, лист брусничный…
На брусничном листе он остановился. Почему — и сам не сразу понял. Тревожно вдруг стало… с чего бы? Рассудок ещё удивлялся, ещё задавал пустые вопросы, а тело уже напряглось, ноздри дрогнули: не гарью ли пахнет? Дымный дух — он не только в глухой чаще несёт угрозу, степной пожар бывает пострашнее лесного. Лето в самом разгаре, и выдалось оно жарким на диво. Пустоши, хоть и пестрят цветущим вереском, а полыхнут — мало не покажется.
Но сейчас, коли дымком и тянуло, то только от костра. Нет, не в пожаре дело. Топот копыт, ещё далекий и едва различимый даже для чуткого слуха, быстро приближался из-за гряды холмов. Вот же незадача! Не звал Рэлек гостей к бедной своей трапезе, так те своей волей пожаловали. Незваные.
