Ольга Онойко - Далекие твердыни
Собеседник со стуком опускает чашку на блюдце: его рука дрогнула.
— Вы ужасающе проницательны, — отвечает после паузы губернатор Хараи.
— Я Наставляющая Восточных островов, Рэндо, — говорит Ирмерит, и в глазах ее встают тени скорби. — Мне иначе нельзя.
— Я не могу сразу перейти к делу, — признается губернатор, глядя на сплетенные пальцы. — Простите.
— Я понимаю. Давайте пройдемся в саду — или у реки, если вам наскучил запах яблонь? Только не думайте, что отнимете у меня время, Рэндо. Когда дела позовут вас обратно в Ниттай?
— В Ниттай я поеду не раньше, чем через неделю. Я прибыл из своего дома за городом и вернусь туда же.
— Хорошо. Условимся: я свободна так же, как вы.
Губернатор Хараи пристально смотрит на Среднюю Сестру. Взгляд ее тверд, и он отвечает:
— Спасибо, Ирме.
Рука об руку они спускаются к реке, идут по тенистой аллее вдоль берега, где даже в полдень прохладно. Ветер стих, река струится безмолвно; ослепительные солнечные блики дробятся на зыби. Над кронами, на фоне ясной голубизны, парит святая звезда.
— Помните, как строилась эта церковь?
— Церковь — всего лишь стены, — отвечает Средняя Сестра. — Копия храма, который стоит над берегом Неи в Кестис Неггеле… в Университетском районе. Как это далеко…
— То же самое вы сказали мне двадцать лет назад.
— Вы помните?
— Конечно. Мы с вами так же гуляли, и вы изумляли меня каждым словом.
Ирмерит смеется.
— Теперь я сама сражаюсь с этой болезнью у недавно рукоположенных в сан… А вы тогда горели желанием управлять, Рэндо, я помню! Управлять и насаждать благо. Как сказано в Легендариуме: «чтобы не было усобицы, чтобы законы были справедливыми, а люди не голодали». Мы были куда больше похожи на губернатора и Наставляющую Сестру, чем сейчас, не правда ли?
— Я, помнится, спросил тогда, приходят ли сюда туземцы…
Ирмерит прикрывает глаза.
— Они и сейчас не приходят, — помолчав, говорит она. — И я по-прежнему нахожу, что это хорошо.
— Арсеитство — не та вера, которую следует насаждать, — медленно повторяет Рэндо давние ее слова.
Лицо священницы становится суровым.
— Это вера сильных. Для страны, которая двадцать лет назад потеряла независимость, она — яд. Арсеитами будут те, кто не помнит островов вне Уарры, иным же — не надо.
— Двадцать лет назад вы такого не говорили… все же теперь вы воистину Наставляющая Сестра, — Рэндо усмехается. — Политик, Ирме.
Ирмерит останавливается и смотрит ему в глаза. Губернатор очень высок даже по меркам континента, среди низкорослых островитян уаррец возвышается как башня; но перед взглядом Наставляющей он словно бы становится меньше.
— И поэтому вы пришли ко мне, Рэндо, ведь так? Мы достаточно далеко от церкви и от прогулочных троп, вы можете говорить свободно. Что вас тревожит? Или — кто?
Молчание длится, и с каждой минутой становится тягостней.
— Вы же знаете… — глухо говорит Рэндо и отводит глаза.
— Я — знаю, — кивает Ирме. — Но все-таки скажите это вслух. Так нужно.
Рэндо Хараи, губернатор Хетендераны, новоназначенный наместник Восточных островов, долго молчит. Ирмерит не торопит его, и только едва приметно кивает, когда губернатор через силу выговаривает:
— Желтоглазый.
* * *У островитян непроизносимые имена. Сплошные «йири» да «айлль». Вдобавок на каждом острове в ходу по десятку диалектов, а то и отдельных языков. Одному человеку не под силу разобраться в этой мешанине даже с помощью Второй магии. Наука войны говорит, что победитель должен знать язык побежденного — но когда приходится выбирать один из сотни языков, особого толку в том нет. Губернатор Хараи неплохо знает «наречие городов» — но имея дело с горожанами, мало понимать слова, нужно понимать иносказания, которых — бездна. Если поразмыслить, становится ясно: проникнуть в мысли островитянина может только родившийся на островах…
Впрочем, Рэндо не оставляет попыток.
…Тайс передернул плечами и сказал:
— Кинай.
— Уже здесь?
— Да.
С тяжелым вздохом губернатор поднялся из кресла-качалки. Веранда его загородного дома выходила на реку и лес, солнце садилось, в почти родных с виду камышах щелкала какая-то местная птица. Душа так и просила посидеть еще немного в тишине и покое, выкурить трубочку, полистать недельной давности газеты, привезенные с континента… Рэндо надеялся, что Кинай Ллиаллау прибудет к завтрашнему утру, но у ниттайского вельможи были свои планы.
— Он очень боится, — сказал Тайс, и диковатые черты айлльу исказила гримаса.
— Меня?.. — рассеянно сказал Рэндо, застегивая мундир, и вспомнил: — Ах да. Я бы на его месте тоже… не был спокоен.
Губернатор Хараи славился мирным нравом, но вверенную ему провинцию держал в руках весьма крепко: сеть его осведомителей эффективностью уступала разве что его личной охране. Содержание доноса, который собирался представить ему Ллиаллау, Рэндо давно уже знал в подробностях.
— А где Аяри?
— Вышел навстречу, — ответил Тайс и неприязненно сузил глаза.
Рэндо только усмехнулся. Этих двоих связывала древняя и нежная ненависть, о причинах которой он предпочитал не спрашивать. Айлльу — существа злопамятные и долгоживущие; пять веков назад кто-то кому-то наступил на ногу… Куда забавней казалось ему отвращение, которое демоны дружно питали к злосчастному Ллиаллау.
Сопровождаемый Тайсом, Рэндо прошел дом насквозь, слыша, как всегда, лишь собственные шаги: айлльу ходят бесшумно, как кошки. Всюду двери были распахнуты, полутемные комнаты наполняло свежее дыхание вечерней реки. Фасад дома был обращен к востоку; сейчас на высоком, обнесенном колоннами крыльце сгущались тени.
— Не ждал вас так рано, господин Кинай, — сказал Рэндо, остановившись на верху лестницы. Ему пришлось возвысить голос, потому что ниттаец, в соответствии с весьма обременительными правилами местного этикета, лежал носом в землю у самых ворот. Широкие рукава одеяния разлетелись по мрамору и траве. Облаченный в золото и багрянец, в таком положении Ллиаллау как никогда напоминал яркую бабочку.
Услышав голос губернатора, он поднял лицо.
— Высокочтимый, золотой, сиятельный господин Хараи! — выговорил вельможа почти без акцента, звучным, хорошо поставленным голосом. — Не разгневайтесь на жалкого Киная. Да придет вам всякое благо, падут враги, уничтожатся препятствия…
— Господин Кинай, поднимитесь. Доброго вам вечера.
Плавная речь Ллиаллау пресеклась.
Следя за ним взглядом, Рэндо скорбно покачал головой. Господин Кинай, глава одного из знатнейших домов Хетендераны, был его старый знакомец; бесценный советник во всем, что касалось традиций, он мог взглянуть на них со стороны, но даже по приказу губернатора не мог от них отрешиться. Согласно нелепому обычаю, вельможа прополз через двор на четвереньках, марая в пыли роскошные одежды, поставил, точно собака лапу, правую руку на нижнюю ступеньку лестницы, и только после этого встал на ноги — впрочем, держа глаза смиренно опущенными долу.
