Дэвид Геммел - Троя. Грозовой щит
Гераклиту сначала показалось, что он увидел пятно крови на голове ребенка, рядом с макушкой. Затем он понял, что это родинка, почти круглой формы, похожая на щит, но с неровной, белой линией в центре.
— Как я и предсказывала, это девочка, — сказала жрица. — Ее благословила Афина. И вот доказательство, — добавила она, коснувшись пальцами родинки. — Вы все видите это? Это щит Афины — Грозовой щит.
— Как царица назовет ее? — спросил кто-то. Царица пошевелилась.
— Палеста, — прошептала она.
На следующий день Гераклит отправился в долгое путешествие обратно в Трою, неся с собой новости о рождении дочери царя Палесты и более важные известия о торговом договоре между двумя городами.
Поэтому его не было, когда вернулся царь Ээтион и подошел к постели жены. Царь, все еще одетый в боевые доспехи, склонился над колыбелькой и заглянул внутрь. Тоненькая рука ребенка потянулась к его руке. Ээтион протянул палец и засмеялся, когда ребенок крепко схватил его.
— Она обладает силой мужчины, — улыбнулся он. — Мы назовем ее Андромахой.
— Я дала ей имя Палеста, — возразила его жена. Царь наклонился и поцеловал ее.
— Будут и еще дети, если будет на то воля богов. Имя Палеста может подождать.
Для Гераклита следующие девятнадцать лет прошли в богатстве и благополучии. Он побывал на юге — в Египте, на востоке — в центре Хеттской империи, на западе — во Фракии и Фессалии — и на севере — в Спарте. С каждым годом он становился богаче. Две его жены родили ему пятерых сыновей и четырех дочерей, боги благословили его и даровали ему крепкое здоровье.
Его состояние, как и богатство Трои, постоянно росло.
Но внезапно удача изменила ему. Все началось с боли внизу спины и сухого, непрекращающегося даже под теплыми лучами летнего солнца кашля. Его тело ослабло, и теперь он знал, что вскоре его ждет Темная дорога. Гераклит продолжал бороться, все еще пытаясь служить своему царю. Однажды ночью его позвали в царские покои, где стареющий Приам и его жена, Гекуба, советовались с оракулом. Гераклит не знал, что предсказал этот человек, но царица, свирепая и безжалостная женщина, выглядела очень обеспокоенной.
— Приветствую тебя, Гераклит, — сказала она без всякого упоминания о его слабости и беспокойства о его здоровье. — Несколько лет назад ты был в городе Фивы у горы Плака. Ты рассказывал о ребенке, который родился там.
— Да, моя царица.
— Расскажи мне снова.
И Гераклит рассказал историю о ребенке и жрице.
— Ты видел Грозовой щит? — спросила Гекуба.
— Видел, моя царица. Красный и круглый, с вспышкой молнии посередине.
— А как зовут ребенка?
Этот вопрос застал врасплох умирающего человека. Он не вспоминал тот день много лет. Гераклит потер глаза и снова увидел холодный коридор, жрицу с львиной гривой и бледную, измученную царицу. Внезапно его озарило.
— Я вспомнил. Ее назвали Палестой.
КНИГА ПЕРВАЯ
НАДВИГАЮЩАЯСЯ БУРЯ
Глава 1
Поднимается черный ветер
Пенелопа, царица Итаки, понимала значения снов, знамения и знаки, которые встречались в жизни людей. Поэтому она сидела на берегу в расшитом золотом гиматии и время от времени наблюдала за пролетающими птицами, надеясь на хороший знак. Появление пяти ласточек предскажет Одиссею благополучное путешествие, два лебедя — удачу, орел означает победу или выгодную для ее мужа торговлю. Но небо было чистым. С севера дул легкий ветер. Стояла превосходная для выхода в море погода.
Старую галеру починили, проконопатили и засмолили, подготовив к весне — новая обшивка и свежий слой краски скрыли возраст корабля, который был виден в каждой линии «Пенелопы», когда она стояла на берегу.
— Построй новый корабль, страшила, — говорила она своему мужу бессчетное число раз. — Этот старый, он устал и потащит тебя ко дну.
Они спорили об этом много лет. Но ей не удалось переубедить его. Одиссей не был сентиментальным человеком по своей природе; под его внешней любезностью скрывалось сердце из бронзы и стали. В конце концов Пенелопа поняла, что он никогда не покинет свой старый корабль, названный в ее честь.
Царица Итаки вздохнула: ее охватила легкая грусть. «Я и есть этот корабль, — подумала она. — Я становлюсь старше. В моих волосах появилась седина, время быстро бежит». Но главный признак приближающейся старости заключался не в седых прядях, мелькающих в ее каштановых волосах, или морщинах, которых все больше появлялось на ее лице. Ежемесячные кровотечения, которые говорили о молодости женщины и ее способности к продолжению рода, становились все более редкими. Вскоре она минует возраст, когда женщина может выносить ребенка, и у Одиссея не будет других сыновей. Ее печаль омрачилась скорбью, когда она вспомнила бледного Лаэрта и лихорадку, которая сгубила его.
Сердитый Одиссей с красным лицом шагал вокруг галеры, размахивая руками и браня свою команду, которая спешила погрузить товар. Морякам было невесело — она чувствовала это, наблюдая за ними. Несколько дней назад их товарищ Порфеос, которого они называли Порфеос Свинья, — толстый, веселый и общительный мужчина, плававший на «Пенелопе» много раз, — умер. Его молодая жена, беременная их четвертым ребенком, проснулась на рассвете и обнаружила, что Порфеос лежит мертвым на соломенном тюфяке рядом с ней.
На «Пенелопе» два матроса тащили тяжелую кучу хвороста, который был нужен, чтобы удерживать груз на месте. Внезапно один из них споткнулся и уронил свою ношу, а другой полетел в море вслед за вязанкой. Одиссей яростно выругался и повернулся к жене, подняв руки в жесте отчаяния.
Пенелопа улыбнулась, ее настроение улучшалось, когда она смотрела на него. Он всегда был очень счастлив, собираясь в дальние страны. Всю весну и лето Одиссей бороздил Зеленое море, покупал и продавал, рассказывал свои истории, встречался с царями, пиратами и нищими.
— Я буду скучать по тебе, моя госпожа, — сказал он ей прошлой ночью, когда она лежала в его объятиях, нежно перебирая рыжие с сединой волосы на его груди. Она ничего не ответила. Пенелопа знала, когда он будет вспоминать ее: в конце каждого дня, когда опасность уже минует, он будет немного скучать и думать о ней.
— Я буду думать о тебе каждый день, — добавил Одиссей. Пенелопа ничего не ответила ему.
— Боль от разлуки с тобой будет словно постоянно ноющая рана в моем сердце.
Она улыбнулась, прижавшись к его груди, и он почувствовал ее настроение.
— Не дразни меня, женщина, — нежно сказал он. — Ты слишком хорошо меня знаешь.
