Алексей Свадковский - Кладоискатель
Вот я и исполнил твою мечту, маленький ювелир из Салорабада! Я держу в руках Императорский рубин. Невольно вспомнилось всё, что рассказывал мне он о них под палящим солнцем под свист плетей надсмотрщиков. Густой, насыщенный багряный цвет, наполненный каким-то едва видимым золотым сиянием, придающим исключительную красоту камню. Если провести рукой по поверхности, то как будто прикасаешься к бархату. Их называют императорскими, потому что только величайшие из владык достойны носить их. По преданиям их хозяин может не бояться яда и болезней, камень придаёт силу и ясность ума, позволяющую принимать правильные решения; и самое главное: царь, который им владеет, может не бояться заговора среди своего окружения.
Мне было даже сложно представить, сколько можно было бы попросить за подобный камень, вздумай я его продать. Эти редчайшие камни добывались когда-то на единственном руднике в Западной Валезии, и стоили они безумно дорого, но даже несмотря на свою цену, купить их было почти невозможно: все добытые камни шли исключительно в императорскую казну, а оттуда на украшение императорских регалий. После того, как рудник, на котором их добывали, истощился почти сто лет назад, новые камни брать было больше неоткуда. А здесь, в руках ребёнка, среди ленточек, засохших цветочков и других детских игрушек, я увидел вещь невероятной стоимости, которой пристало украшать собой руку императора, а не быть игрушкой.
— Это ты тоже взяла у папы? — спросил я охрипшим от волнения голосом у Амины, продолжая рассматривать камень.
— Да, только он не знает, и ты ему не говори. Он мне не разрешает там ничего брать, поэтому я взяла это колечко без спроса, и монетки тоже, — ответил ребёнок, любуясь на игру камня у меня в руках.
А я с трудом давил в себе воровские мысли, глядя на сокровище, такое доступное, у меня в руках. В своё время я не раз рисковал жизнью и свободой за вещи, не стоившие и сотой доли этого перстня. Но украсть в доме друга, у маленького ребёнка, не понимающего стоимости и ценности того, что он без спроса взял, я не смог бы никогда. Я знал, что волшебники богаты, но никогда не думал, что кто-то из них может быть богат настолько, что не заметит того, что ребёнок взял в сокровищнице такую невероятно дорогую вещь.
И вдруг в душе неожиданно проснулась обида. Почему так: одним — всё, а другим — ничего? Я глядел на девчушку, а сам вспоминал себя в её возрасте. Я мало что помнил из детства, только постоянный голод, а зимой ещё и холод. Нас было восемь у матери; отец вечно пропадал на заработках, работая на более богатых соседей. Я помнил только его чёрное от усталости и работы лицо, и как он, хоть и работал от зари до зари, никак не мог выбраться из нищеты. Помнил и себя, вечно тощего и голодного. Очень часто, от голода я не мог заснуть, и мечтал о том, как хоть раз в жизни досыта наемся.
От голода спасал лес. «Кормилец», как его ещё называли у нас в деревне. Я припомнил, как холодными долгими зимами, трясясь под драным одеялом, я ждал лета, чтобы убежать в лес, и там набить живот грибами и ягодами. А ещё вспомнилась зависть в глазах братьев, когда меня забрали из дома в баронский особняк помогать на кухне. Они думали, что там я буду всегда сыт, и это казалось сказкой, в которую все хотели попасть. И я тоже вначале радовался, думая, что при кухне голодать не буду. И вправду, я не голодал, но голод сменился тяжким трудом и побоями от всех, кто был старше и сильнее. Били много и часто, за все, что только можно, а когда не было повода, били просто так, от скуки, и оттого, что могли, а спроса с них за это не было.
Здесь же, в этом саду, растут цветы, поют птицы, стол уставлен едой, за которую в детстве я б душу продал. Ребенок играет с колечком, за которое можно купить небольшой город вместе с жителями. Я не понимал, почему так несправедлива жизнь. Я смотрел на Амину, и знал лишь одно: как бы её жизнь не сложилась, всё у неё будет хорошо. Папочка, который таким невероятным путем вернул их с мамой назад, сделает всё, чтобы у его единственной доченьки всё было замечательно. В её жизни никогда не будет ни голода, ни болезней, ни тяжёлого труда, от которого ломит всё тело. И уж тем более никто и никогда не посмеет ударить единственную дочь волшебника.
Так, погружённый в размышления, я и не заметил, как подошёл Арен, одетый, несмотря на солнце, в лёгкий халат из тёмного шелка.
— Добрый день, Хем! Я рад, что ты пожелал нас навестить. Извини, что заставил ждать, — заметив в моих руках перстень с Императорским рубином и разбросанные на скамейке золотые монеты, он с укором посмотрел на дочь.
— Амина, сколько раз я тебе говорил, чтобы ты без спроса в сокровищнице ничего не брала?
— Пап, я больше не буду!.. Я бы только чуть-чуть поиграла, а потом положила назад, — ответила девочка, стараясь не смотреть в глаза отцу.
— Ладно. Сегодня останешься без сладкого. Теперь беги назад к маме, мне надо с дядей Хемом поговорить.
— Хорошо! — весело сказала девочка, и побежала по дорожке, довольная, что так легко отделалась.
Я проводил её взглядом и протянул перстень магу.
— На твоё счастье, Арен, я оставил воровской путь. Но если бы я знал, чем играют дети в домах магов, то постарался бы навестить парочку знакомых колдунов. Глядишь, жил бы сейчас в собственном замке, и был бы бароном или графом.
— Хем, ты, безусловно, хороший вор. Но если бы ты навестил мой дом без приглашения, то, скорее всего, ты бы в нём и остался, в виде удобрения для цветов. Охранные чары сокровищницы убьют любого, кроме меня или того, в ком течёт моя кровь. Там нет ни ловушек, которые можно обойти, ни замков, которые можно взломать. Только магия, да парочка призрачных стражей, которые с удовольствием пообедают дураком, вздумавшим воровать в доме мага.
Я невольно вздрогнул от одного упоминания об этих созданиях: неуязвимые ни для чего, кроме колдовства, эти порождения тьмы любили целиком проглатывать тех, кто нарушал границы их территории, а потом неделями переваривать ещё живого беднягу. Если у Арена такие стражи, то он может спать спокойно: безумцы, что согласились бы ограбить его сокровищницу, вряд ли найдутся.
— Скажи, что привело тебя ко мне? Закончились деньги, или неприятности с законом? — спросил Арен, разламывая лепёшку и протягивая мне половину. Так на юге принято показывать радушие гостям. Откусив от предложенного угощения, я ответил:
— Нет, с деньгами и законом у меня всё в порядке. После того, как мы расстались, я решил изменить свою жизнь и сойти с кривой дорожки. Рано или поздно она бы всё равно привела меня на плаху. Воровской век недолог. На деньги, что ты мне дал, я открыл трактир; уж в этом, как мне казалось, я знаю толк — всю жизнь по ним скитался. Приглядел приличный кабак; его хозяин как раз решил продать своё дело и уйти на покой. Выкупил его, привёл в порядок, поменял лавки, столы, нашёл хорошую стряпуху и подавальщиц посимпатичней, чтобы было и посмотреть приятно, и пощупать. Хорошее место получилось. Я трактир «Весёлый жеребец» назвал, даже вывеску специальную заказал — белый конь по лугу скачет. Ну и завертелось. Место хорошее, людное. Цены я не задирал, кухню да выпивку сам проверял, чтоб всё было без изъяна, и людям в глаза не стыдно было смотреть.
