Павел Шумилов - Иди, поймай свою звезду. Караван мертвецов. Адам и Ева - 2
Уголек принюхивается и стремительно несется на кухню.
– Мастер, мясо же подгорает! А ты, бездельник, куда смотришь? – это уже киберу. Латка размером с человечью ванну уже извлечена из духовки, Уголек придирчиво переворачивает ножом мясо. Аромат божественный! Ага, теперь она сует нос в мусоропровод. Там пыль и паутина. Находит по запаху мусорный бачок. Ха! Обгорелых обрезков нет и там. Уголек явно удивлена. Два ноль в мою пользу.
– Это последний писк кулинарной моды – запах жареной корочки, – напускаю туману я.
– Ням–мцу–момы.
– Что?
– Втирай очки кому–нибудь другому. Слово «мода» ты знаешь только по словарю. Нет, это замечательно! Такого мяса я сто лет не ела! Как ты успел? – Уголек кидает в рот очередной кусок и придирчиво осматривает кухню в поисках СВЧ–духовки. Бесполезно, у меня только инфракрасная. А на ней готовить мясо надо не меньше часа. Я тоже отрезаю себе кусок. Надо же, на такой кулинарный успех даже не рассчитывал! Это что–то потрясающее. Надо запомнить рецепт. Значит так: заворачиваешь в фольгу, ставишь в духовку и – пока дым не пойдет… Заедаю мясо зеленью.
– Что это было? – пучком зелени Уголек подбирает подливку.
– Культура китятины. Здесь завод по выращиванию мяса неподалеку. А рецепт мой.
– Удивил, мастер. Удивил и поразил. Сибаритствуешь, – Уголек входит в свою комнату и даже взвизгивает от восторга. Я подаю знак киберу, и он, прячась, за мной, крадется в дверь. Уголек нюхает голограмму букета на столе. Массаракш, не успел подменить на настоящие.
– Обманул! – кричу я, будто так и было задумано и выталкиваю вперед кибера с настоящей вазой цветов. Уголек забирает у него вазу, уткнув нос в цветы, восхищенным взглядом обводит стены. Мне показалось, или на глазах у нее действительно блестят слезы?
– Здесь ничего не изменилось. Все, как при мне. Думала, ты мою комнату в кладовку превратишь.
– Я же сказал тогда – жду в любое время дня и ночи.
Уголек, будто в задумчивости, проводит пальцем по столику. Но меня не обманет – пыль ищет. Пусть ищет. Шесть с половиной минут умножить на двадцать пять киберов – это стадион убрать можно.
– Не может быть. Кибер, сколько уборщиков в доме? Когда последний раз убирали мою комнату?
– В доме два кибер–уборщика. Комнату убрали по приказу хозяина перед вашим появлением.
– А до этого?
– Киберам было запрещено открывать дверь и производить уборку данного помещения.
Как важно правильно сформулировать вопрос! Спроси Уголек, сколько киберов убирались здесь… Что это с ней?
Уголек повернулась ко мне. Нижняя челюсть дрожит, из глаз катятся слезы.
– Ты ждал меня все эти годы! – бросается в мои объятья. Поднимаю и несу ее на кровать.
– … другие мужчины?
– Двое.
– Ты была с ними счастлива?
– После тебя женщина ни с кем не может быть счастлива. Ты страшней наркотика.
– Как это?
– Они любят только словами и телом. Никто, кроме тебя, не приобрел способность транслировать на окружающих свою любовь.
– Если бы только любовь… Это все побочные эффекты глубокой регенерации.
– Да. Они проявляются самыми различными способами. Чаще всего – укреплением памяти. Да что я тебе рассказываю, ты же сам это все запрограммировал, когда наши тела строил.
– Нет, это я не предвидел. Это получилось само. Я планировал только регенерацию. Особенно аксонов.
Уголек потерлась щекой о мою грудь. От нежности у меня комок встал в горле.
– Вот–вот, об этом я и говорю. После тебя любовь другого мужчины – как черно–белая фотография по сравнению с живой природой. Пресно и безвкусно. Голый секс.
– Это неправда. Они тебя любили не меньше, чем я.
– Но я–то этого не чувствовала. Чего мы только не пробовали! Даже шлемы сенсовизоров. Но это больше мазохизм напоминало. Себя с обоих сторон чувствовать – от этого голова раскалывается. В записи не пустишь, а в реальном времени чужой альфа–ритм по ушам бьет. Скажи, – она внезапно приподнимается на локте – ты многим женщинам жизнь разбил? Мы с Корой не в счет, мы на тебя право имеем.
– Одной.
– Подожди, не говори, кто это. Сама вычислю. – Уголек напрягается, на переносицу ложится морщинка. – Мама, да? Через год после того, как драконом стала. Как же я раньше не догадалась, почему она до сих пор не замужем! Триста лет одна! Коша, тебя убить мало.
– Она не одна.
– Бабник! Кора знает?
– Конечно, знает.
– А почему я не знала?
– Анна боялась. Она очень следила за тем, чтоб не перебежать тебе дорогу.
Уголек тянется через меня к столику за очками–компьютером. Из обоих глаз текут слезы. Как она собирается работать с мокрыми глазами?
– Как ты в очках плакать будешь?
Она сквозь слезы улыбается.
– Это последняя модель. В ней все предусмотрено, – надевает очки, стекла темнеют, скрывая зрачки. – Нашла. Посмотри, это тебя касается.
Прижимаю к глазам ее очки. Пейзаж Сэконда. Рядом лежит на песке Анна. Голос Уголька:
– Что с тобой, мама. Почему постельным трюкам нужно обязательно учить личным примером?
– Я ищу себе партнера по жизни.
– Но разве так это делается? Зачем человеческую проституцию переносить на драконов? Еще немного, и они догадаются.
– Не догадаются. Все позы, все приемы записываются на сенсо. Каждый прием после многократного просмотра участниками и коррекции слабых мест доведен до блеска. Весь материал снабжен комментариями, предисловиями, послесловиями. Это крепкий научный труд, объединяющий сексуальный опыт людей и драконов. По нему сотни лет наши дети–крокодильчики учиться будут. Мне памятник поставят. Нерукотворный…
– Мама, что случилось? Я же чувствую, ты в штопоре.
– Я изнасиловала дракона. Теперь наказана.
– Он тебя не простил?
– Простил. Он же дракон. Забудь. Кризис прошел. Время лечит любые раны.
– Время заносит песком города, но ничего не лечит. Он женат?
– Да.
– Вернись к нему, объясни. Он поймет. Она тоже поймет.
– Спасибо, дочь.
Я срываю очки. Уголек сидит на постели, глотает слезы.
– Мы о тебе говорили. Мама струсила. Я бы все поняла.
– Ты дракон, а она еще оставалась человеком. Ты как раз начала тогда исчезать. На неделю, на месяц, на год. Нам и так было страшно за тебя.
– А потом я исчезла на пятьдесят лет. Коша, я была страшная дура. Я думала, годы что–то изменят. Ты правильно сделал, что не пытался меня вернуть. Я бы не поняла. Как же тебе было плохо! Это все гордость. Мне мало было, что ты меня любил. Мне надо было обязательно быть первой. А первой у тебя всегда была Кора. Ты не мог это скрыть, у тебя все наружу.
