Йан Грэхем - Монумент
Парень сморщил нос.
– Вблизи ты воняешь еще отвратнее. Хуже навозной кучи! – Он с силой толкнул Балласа в грудь. Баллас споткнулся о табурет и повалился на пол. Каменщик навис над ним.
– Ты должен мне кружку эля.
– У меня нет денег, – тихо ответил Баллас. – У меня нет… ничего.
– Человек, не имеющий денег, не мог столько выпить.
– У человека, выпившего столько, – отозвался Баллас, с трудом поднимаясь на ноги, – едва ли могла остаться хоть пара монет. Я выжрал достаточно, чтобы разорить Благого Магистра и заложить Сакрос.
– Не ври! – рявкнул каменщик, надвигаясь на него.
– Эй! – крикнула служанка, благоразумно оставаясь в противоположном углу зала. – Вы, там! А ну прекратите! Не то я хозяина позову! А у него есть волкодав – здоровый как бык и очень злой. Желаете, чтобы хозяин спустил его на вас? – Девушка перевела взгляд на Балласа. – Собирались уходить? Вот и уходите. Как только я вас увидела, сразу поняла, что вы дурной человек.
– Да неужто? Тогда ты умнее, чем кажешься. – Баллас смерил взглядом рыжего каменщика. Ему хотелось оскорбить этого самодовольного нахала. Сказать что-нибудь обидное. И он отлично знал что. Парень стесняется своих веснушек. Ему охота казаться мужчиной – сильным и взрослым. Или можно было бы пройтись по поводу его прыщей: красноватые, наполненные гноем пупырышки напоминали всем окружающим, что он – еще юнец…
Баллас не сказал ничего. Мудрее всего было просто уйти. Развернувшись на каблуках, он побрел к двери.
Близились сумерки. Лучи заходящего, по-осеннему прохладного солнца освещали улицу. Вместо мостовой под ногами лежал слой прихваченной морозцем грязи. По обеим сторонам высились здания, выстроенные из бледно-серого камня. Многие из них давным-давно не подновлялись: камни обросли мхом и плесенью, деревянные части подгнили, с дверей и наличников давно сошли последние следы краски. В основном это были кабаки и разного рода увеселительные заведения отнюдь не самого высокого пошиба. Баллас пробыл в Соритерате лишь несколько дней, но неплохо в нем ориентировался. И этот конкретный район был одним из самых грязных и убогих – не только в городе, но, кажется, и во всем Друине.
Соритерат… Священный город. Резиденция глав Церкви. Но как же мало в нем было роскоши и блеска! В центральных кварталах и впрямь стояли величественные здания, но по большей части Соритерат походил на все прочие города Друина – грязь, вонь и нищета царили здесь безраздельно. Дома, кабаки и лавки, выстроенные из бледного, крошащегося от времени камня, лепились стена к стене – лишь бы вместить как можно больше душ. Над всем этим витал знакомый, такой привычный для всех городов запах: смесь гниющей растительности и разлагающейся плоти. Зеленщики выкидывали нераспроданный товар прямо на улицу. Туда же выплескивались и помои. Дохлые собаки, кошки и крысы, валявшиеся посреди мостовых, тоже были неотъемлемой частью городского пейзажа. Подобная судьба ожидала и многих людей… Впрочем, иногда человеческие тела находили последнее упокоение в реке Гасталлен. Временами Церковь Пилигримов принималась бороться с эпидемиями – и тогда по всему городу зажигались костры, наполняя воздух черным дымом и вонью горелого мяса. Да, Соритерат именовался священным городом; но слишком уж он напоминал преисподнюю…
Порыв ледяного ветра пронесся по улице, обдав Балласа холодом. Он вздрогнул и зябко поежился.
– Ладно, давай-ка посмотрим, что у нас тут имеется. – Баллас разжал кулак. В ладони покоился кошелек каменщика. Украсть его было нетрудно: нарочно столкнувшись с рыжим юнцом, Баллас перерезал шнурок острым осколком бутылки. Вся операция не заняла и двух секунд.
– Сегодня ночью, – пробормотал Баллас, – мне не придется спать на улице.
И все же что-то было не так. Вроде бы кошель наполнен под завязку – и все же он казался слишком легким. Баллас подкинул его на ладони. Сквозь ткань ощущались твердые края монет, но веса – привычного и приятного веса денег – не было вовсе. Баллас, нахмурился и вывалил из кошеля монеты. А увидев их – прошипел проклятие: деньги оказались деревянными. Он в ярости швырнул их на землю.
– Сукин сын! – рявкнул Баллас, словно каменщик был рядом. – Долбаный прыщавый сукин сын. Яйца б тебе оторвать, чтобы не плодил уродов…
Дверь распахнулась от резкого толчка, хлопнула о стену так, что звук удара эхом разнесся по улице. Рыжий каменщик вышел из кабака. Двое приятелей следовали за ним по пятам.
– Ну ты и дурак, – сказал он, прямиком направляясь к Балласу. Юнец крутил в пальцах обрывок шнура, свисавшего с пояса. – Думал, я ничего не замечу? Как же!
– Ты о чем? – промямлил Баллас.
– Ладно, не строй святую невинность. У тебя в руке мой кошелек, под ногами валяются мои монеты… Ты отлично знаешь, о чем я.
– Это была шутка, вот и все…
– Ах шутка? Ну, тогда дай-ка я тоже пошучу. – Шагнув к Балласу, каменщик шарахнул его бутылкой по лбу. Голова взорвалась болью, перед глазами замельтешили искры. Баллас пошатнулся. Второй удар пришелся по скуле. Третий – под дых. Баллас захлебнулся воздухом, согнулся пополам и повалился на колени. Желудок подскочил к горлу. Балласа вырвало вином и желчью. Юнец двинул его ногой в челюсть, потом снова приложил бутылкой по голове. И еще раз. И еще, покуда бутылка наконец не разбилась. Приятели рыжего не отставали. Удары и пинки посыпались градом – в грудь, в живот, в пах. Баллас свернулся клубком, но это не особенно помогло. Рыжий каменщик размеренно бил Балласа в лицо, словно намереваясь окончательно его изуродовать.
Наконец, подустав, парни остановились. Наступила тишина. Затем послышалось журчание. Теплая жидкость потекла по щеке, по губам. Остро запахло мочой. Баллас скривился и открыл заплывшие глаза. Рыжий каменщик застегивал штаны.
– Будешь вонять, жирдяй, – сказал он, широко ухмыляясь. – Но вряд ли сильно хуже, чем раньше. Я бы сказал, даже получше – если учесть присущий тебе аромат.
Юнец расхохотался, и друзья подхватили его смех.
– Имей в виду, засранец: если я тебя еще раз увижу… или унюхаю – тебе не жить. Усек? – Он смачно плюнул на Балласа, отвернулся и зашагал к двери. Приятели отправились следом, и компания скрылась в кабаке.
Баллас сел. Все тело превратилось в один сплошной синяк. Лицо было залито кровью. В голове гудело. Он ощупал нос и вздохнул: сломали – в очередной раз. Глаза превратились в узкие щелочки. Во рту стоял горький вкус желчи.
– Сволочи, – пробурчал Баллас. – Проклятые сволочи… Ладно, что у нас тут? – Он издал хрипловатый смешок. – Может, все не так плохо?
В его руке угнездился второй кошель, некогда принадлежащий рыжему извергу. Как и первый, он был полон. И на сей раз – тяжел.
