Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья
У человека за соседним столом — пожилого низенького лысоватого типа с обманчиво простецким взглядом — денег не имелось. Зато в его распоряжении находилась потрепанная черно-белая хламида (в коей при некоторой игре фантазии угадывалась орденская одежда братства святого Доминика), и врожденный талант словоблудия, сиречь способности убедить собеседника в чем угодно. К сожалению, святой отец выбрал неподходящую аудиторию, и все его попытки убедить полусонного и туповатого владельца заведения в том, что само присутствие доминиканца в здешнем убогом жилище есть плата за уничтоженный помянутым доминиканцем обед и эль, не увенчивались успехом. Вдобавок, к перепалке начались прислушиваться другие посетители, и она грозила обернуться старой доброй потасовкой, к исходу которой слабосильному святому отцу изрядно намяли бы ребра.
В другое время я бы просто не обратил внимания на эту сцену, но, как уже говорилось, от скуки хорошо любое средство. Несколько шиллингов заставили хозяина снова погрузиться в дремоту за стойкой, а приготовившихся к лицезрению небольшого скандала зевак разочарованно вздохнуть, вернувшись к своим кружкам и пережевыванию местных сплетен. Я же заполучил собеседника — довольно остроумного, хотя и желчного, образованного, если судить по проскальзывающим в речи оборотам и выражениям, и как-то мало вяжущегося с расхожим представлением о служителях знаменитого инквизиторского ордена Domini Canes — Псов Господних.
Его, как выяснилось, звали Алистер. Алистер Мак-Дафф. Отец Алистер, если угодно. Очередная жертва затянувшейся войны католиков с протестантами — полгода назад церковь его прихода превратилась в груду чернеющих головешек, а изрядно обозлившийся отец Алистер подался в ряды «охотников за ведьмами». Как он признавался позже, особой радости это занятие ему не доставляло, но нужно же человеку чем-то заниматься и обеспечивать свое существование?
К концу вечера и третьему кувшину эля выяснилась интереснейшая подробность, заставившая меня насторожить уши — благочестивейший отец Мак-Дафф, оказывается, держал путь на Континент. Впрочем, он и не делал особого секрета, и мне даже предоставили право полюбоваться изрядно затрепанным и потертым на сгибах пергаментным листом, украшенным громоздкими печатями с изображением библейского агнца, и покрытым безликим вычурным почерком набившего руку писца. В сей эпистолии заключалось приглашение (а если называть вещи своими именами, слабо завуалированный приказ), зазывавшее отца Мак-Даффа, «как успешно доказавшего свою полезность на поприще искоренения зловредного ведьминского семени» прибыть к Рождеству нынешнего года в столицу Франции, и присоединиться там к «божественному воинству» — группе отцов-инквизиторов, на коих Папа Павел V (избранный четыре года назад на вакантный Апостольский престол бывший кардинал Камилло Боргезе) «возлагает обязанность по искоренению всевозможной ереси как во граде Париже, так и в королевстве Французском». Туда отец Алистер и направлялся, не слишком, впрочем, поспешая.
— Париж... — с искренней завистью вздохнул я. — Вы там бывали, святой отец?
— Нет, — мрачно сказал Алистер. — И век бы глаза мои его не видели! Вместилище суеты и праздности. Но... ничего не поделаешь, — он принялся преувеличенно тщательно скручивать пергамент, а я с внезапно пробудившимся интересом ожидал: прозвучит ожидаемый мною вопрос или нет?
Должно быть, у отца Алистера составилось обо мне определенное мнение, потому что сквозь похрустывание упрямого листа до меня донеслось:
— А вы, молодой человек, куда, собственно направляетесь, если не секрет? Уж простите, но вы явно не из числа местных жителей...
«Если я не выполню в срок своего поручения — мне же голову оторвут, — эту мысль я на разные лады повторял себе уже третий или четвертый день моего путешествия, но сейчас ее без труда заглушила иная, бесшабашная и тревожная: — Не найдут! А даже если найдут — оправдаюсь! Я им нужен! Какая разница — бесцельно мокнуть здесь или... Париж! Двор! Блеск! Решено!..»
— Я еду в Париж, — безмятежно заявил я. — Странное совпадение, не находите, святой отец?
— Нахожу, — с удивительно простодушным видом согласился отец Алистер, лишний раз убедив меня в подозрении, что с этим безобидным на вид святым братом лучше всегда держаться настороже и не терять внимания.
На следующее утро дождь так и не кончился. Не кончился он и через неделю, когда мы добрались до Глостера и бродили по длинным дощатым причалам, разыскивая судно, уходящее в Гавр или Брест, капитан коего согласился бы взять на борт еще двоих пассажиров. Таковая лоханка под парусами, пропахшая гниющей парусиной и тухлой рыбой, после нескольких дней болтанки по осеннему морю доставила на землю belle France двоих уроженцев Британских островов — отца Алистера Мак-Даффа, монаха-доминиканца и инквизитора, вкупе с его секретарем — несколько развязным и щеголеватым молодым человеком, откликавшимся на странноватое имечко «Райан».
Райан ап Гвиттерин Лливеллин — так меня зовут. Родился в Гуиннеде, Уэльс, ровно двадцать шесть годков тому. Владелец исправно приносящего доход имения, куда заглядываю раз в год, полагаясь на честность управляющего, и, если называть вещи своими именами — молодой обеспеченный бездельник с неплохо подвешенным языком и некоторым количеством невесть как залетевших в голову знаний.
Такая картина складывается у всех, кто со мной знаком, и так и должно быть.
Не сообщать же каждому встречному-поперечному, что пять лет назад за мной захлопнулись двери колледжа Святой Девы Марии, что в Саламанке, и что скоро уже восемь лет, как я состою в Ордене Иисуса с правом ношения светской одежды и сохранения титула, имея привычку злоупотреблять этим разрешением; что мое начальство весьма недовольно моим вольнодумством и фанфаронством, искуплять которое мне надлежало в Англии, помогая в расследовании запутанных ведьмовских дел, и от коего я с величайшим удовольствием сбежал, воспользовавшись подвернувшимся случаем?
Ну да, я иезуит. Брат Ордена Иисуса. Киньте в меня камнем и успокойтесь. Вдобавок что-то в последнее время я начинаю пренебрегать своими прямыми обязанностями и задумываться над творящимся в окружающем мире, чего мне никак не положено. Мое дело — подчиняться духом, волей и телом, как заповедовал основатель нашего братства пресвятой Игнациус Лойола, да помалкивать в кружевной платочек.
Отцу Алистеру я ничего не сказал — не время и не место. Доберемся до Парижа — посмотрим. Вдобавок мне слишком многое говорило громкое имя человека, под началом которого нам предстояло выступить.
