Сергей Чехин - Пламенные Сердца. Испытание Веры
— Ох, не судите, господин аскет! У самих детишки по лавкам сидят, а времена нынче неспокойные, неурожайные. Нечисть лютует, князья устали без дела троны протирать, того и глядишь опять междоусобица грянет!
— Спаси Свет, спаси Свет, — запричитали в толпе.
— Ладно, пошли в дом. Но девчонку отпусти, понял?
Староста не посмел спорить с чужаком, нехотя разжал пальцы, и нищенка раненым зайцем унеслась прочь за околицу, только видели.
Войдя в просторный бревенчатый сруб, аскет удовлетворенно кивнул — несмотря на важную должность, жил Трофим небогато, можно даже сказать скромно. Бычьи пузыри вместо стекол, домотканые льняные занавески, самодельная мебель и огромная, явно сложенная еще руками прадедов печь. Про детишек тоже не соврал — те и впрямь нахохленными воробьями расселись на лавках и полатях, пока женка в простецком сарафане и платке накрывала на стол.
Достала из печи исходящий паром чугунок с гречневой кашей, выставила крынки кваса и кислого молока, нарезала щедрыми ломтями хлеб. Мальцы захлебывались слюной от невообразимого запаха свежей деревенской пищи, но не смели даже прикоснуться к резным ложкам, покуда место почетного гостя пустовало.
Путник повесил на гвоздик сумку, перевязь с ножнами и плащ, согласно обычаю низко поклонился, входя в комнату, и сел во главе стола. Рядом примостился Трофим, жена ушла на другой конец и замерла, сложив руки на округлом животе и смиренно уставившись в пол.
Мужчина взял краюху хлеба, но есть не стал, лишь положил на свою тарелку. Зато опрокинул полную кружку воды, смахнул капли с седой бороды и кивнул хозяину — мол, рассказывай.
— Две недели назад все началось. Тоська, дочурка Михи-кузнеца, повадилась по ночам в лес бегать. Ну, отец не особо-то переживал — дело молодое, парней у нас мало, небось из соседнего села женишок похаживает. Тем паче, дольше полуночи никогда не задерживалась. А тут утром родня проснулась — Тоськи дома нет. Подняли народ, пошли лес прочесывать, нашли… Свет упаси, лучше бы не находили. Пускай бы думали все, что медведь заел или в речке утопла… В общем, лежала Тоська, — Трофим понизил голос до шепота, — в чем мать родила. Мертвая, но счастливая такая, довольная… во весь рот улыбалась. На шее — две дырки, и крови нету. Совсем. Ни капельки не осталось. О как. Тут-то мы за вами и послали гонца.
— Еще нападения были?
— Агась. Кольки Хромого дочка — Белкой звали за волосы рыжие. Эх, девка была красы неописуемой, из города сваты ездили! Тоже повадилась в лес бегать. Но мы-то горьким опытом научены, заперли ее в доме от греха подальше. А она… ой, Свет пощади, давай рыдать и руки заламывать — люблю, жить без него не могу! Без упыря, то бишь, представляете, господин аскет?
— Вполне, — угрюмо бросил мужчина.
— Ну вот… Заперли-то ее заперли, а он к ней в окно залез, падлюка такая. Солнышко встало — у бедняги лыба до ушей и крови нет. И никто ничего не слышал, спали все как убитые. Такие дела.
— У кого-нибудь еще симптомы есть?
— Чавось есть?
— В лес кто бегает?
— Да нет, вроде. Верка разве что, но она там постоянно ошивается. Поутих черт проклятый, насосался кровушки, переваривает небось.
— Верка?
— Воровайка наша неприкаянная. Верой ее кличут, семья у нее больно верующая была, только не спасло их это от волков.
— Надо поговорить с ней. — Странник встал, сунул хлеб в карман и направился к двери.
— Бесполезно, господин хороший, — молвил вслед староста. — Она и раньше тихоней была, а после смерти родителей и вовсе онемела.
— И все же я попытаюсь, — ответил мужчина, застегивая пояс с ножнами.
Вера неслась по чаще из последних сил, огибая овраги, прыгая через бурелом и продираясь сквозь переплетения ветвей. На чумазом лице и черных как уголь босых ногах алели свежие царапины, в колтуны набилась листва и ветки, мешковину сплошь усеивали репьи.
Преследователи то отставали, то снова рвались вперед, распаленные охотничьим азартом. Некоторые умудрялись даже метать на ходу камни и комья грязи, но ни один пока еще не достиг цели.
— К реке ее, к реке! — эхом пронесся бодрый молодецкий голос. — Свинюшка не умеет плавать!
— В воду вонючку! — визгливо вторила бегущая рядом девчонка.
Деревенская детвора словно стайка волчат гнала по следу, но Вера и не думала сдаваться. Несмотря на бешено колотящееся сердце, лицо нищенки напоминало фарфоровую маску. Ни страха, ни обиды, даже мышцы, казалось, одеревенели. Ярко-голубые глаза безучастно смотрели вперед, выискивая лучшие пути для ухода от погони.
Если бы не постоянный голод и недосып, сирота бежала бы сутки напролет, пока все преследователи не упали от усталости. Но изнуренное нуждой тело слабело с каждым шагом, в легких словно разожгли костры, из-за пересохшего горла стало трудно дышать.
Чудо, что бродяжка сумела столь долго держать позади сытых и здоровых селян.
Вдруг лес расступился, Вера выбежала на берег узкой, но очень глубокой речки. Она забрала многих из тех, кто прекрасно плавал, а девочка шла на дно как топор. Речку так и прозвали — Топкая, и не было у нее ни бродов, ни отмелей. Шаг от берега — и бездонный омут.
— Попалась, воровка! — крикнул крепкий румяный парень в красной рубахе. — Лучше сама ныряй, не то пожалеешь.
Все девять преследователей сжимали в руках ивовые пруты — длинные и очень гибкие. Здоровяк щелкнул своим как кнутом и шагнул к загнанной жертве. Та попятилась, босая пятка скользнула по влажной земле, и Вера едва не юркнула в воду. Беснующееся сердечко на миг остановилось, но бродяжка даже бровью не повела. Она безо всяких эмоций взирала на малолетних палачей и с несвойственным ребенку спокойствием ожидала развязки.
— Не хочешь прыгать, да? — процедил парень. — Что же, сама напросилась. Ну-ка, взгреем ее хорошенько!
Волчата с радостными воплями и улюлюканьем взмахнули прутами.
— Я сейчас тебя взгрею, — раздался позади тихий, и оттого вдвойне пугающий возглас.
Ребятня разом обернулась и тут же бросилась врассыпную, визжа как поросята в загоне с матерым волком. Седовласый мужчина в сутане и алом плаще покачал головой и подошел к Вере. Она стояла как вкопанная, то и дело поглядывая за спину незнакомцу, будто опасаясь продолжения сорванной расправы.
— Не бойся, — аскет протянул кусок хлеба. — Я — друг. Меня зовут Андрей, а тебя?
Девочка молчала, сверля странника подозрительным взором.
— Я просто хочу поговорить, — странник отошел в сторонку и присел на поваленную березу. — Если понимаешь — кивни.
Вера словно обратилась в статую и лишь водила глазами из чистейшего горного хрусталя, внимательно наблюдая за новым знакомым.
