Марк Даниэль Лахлан - Фенрир. Рожденный волком
Леший догадался, что Чахлик — волкодлак, оборотень, должно быть, один из северных шаманов, хотя до сих пор ему не доводилось видеть никого, похожего на него. Князья варягов считались на родине Лешего и главными святыми, но вокруг Ладоги обитало немало разных странных личностей, которые приносили жертвы своим странным богам в лесных храмах. Они носили на себе изображения молотов и мечей и (сам он не видел, но слышал) даже настоящие удавки для своих ритуалов. Правда, у спутника Лешего имелся всего-навсего простой камешек, который висел на шее на кожаном ремешке. На камешке было что-то нацарапано, но Леший так ни разу и не сумел рассмотреть, что именно.
Северянин снял со спины мешок и вытащил из него что-то.
Леший, у которого содержимое вещевых мешков неизменно вызывало жгучий интерес, подошел поближе. Он тотчас же понял, что это — волчья шкура, снятая целиком и весьма необычная. Угольно-черная шерсть даже в свете заходящего солнца блестела как-то неестественно. Шкура была огромная, пожалуй, самая большая из всех, какие доводилось видеть Лешему, а уж он повидал немало, будучи торговцем.
— Отличная шкура, — заметил он, — только сомневаюсь, что жители Парижа захотят сейчас торговать. Но если ты собираешься спать под ней, надеюсь, и мне перепадет краешек по случаю холодной погоды.
Северянин ничего не ответил, просто отошел вместе со шкурой под деревья.
Лешему ничего не оставалось делать. Он начал жалеть себя. Он-то надеялся, что слухи об осаде Парижа неверны. Если Париж осажден, то вполне вероятно, что и другие крупные торговые города, такие как Руан, тоже подверглись нападению.
Неужели он напрасно пришел со своим грузом? Хотя не исключено, что он найдет себе покупателей прямо в лагере викингов. Он отошел проведать мулов, так и не решив, снять с них поклажу или же оставить как есть, на тот случай, если какие-нибудь шальные викинги нечаянно наткнутся на них в темноте и придется спешно убираться. Может быть, удастся поторговать с захватчиками. Он почти всю жизнь прожил под властью варягов и понимал их. Леший решил, что может рассчитывать на удачную сделку, главное — уговорить данов не приносить его в жертву своим странным богам.
Он поглядел вниз, на речную долину. Драккары отходили от северного берега к южному. У них там что-то случилось. Даны отчаливали от берега так поспешно, словно за ними кто-то гнался. На востоке он увидел двух всадников, они двигались по долине, отбрасывая длинные тени, и первый вел коня второго за уздечку. Даны спешили, чтобы приветствовать этих двоих. «Может, это торговцы, — подумал Леший, — может, мне все-таки удастся пристроить свои товары».
Он замерз, он уже стар, слишком стар для всего этого. Наверное, надо было как-то исхитриться и отказать Олегу, остаться в Ладоге. За пять неудачных лет, когда он терял товар из-за разбойников и из-за болезни шелковичных червей, он растратил почти все свои сбережения. И предложение князя Олега купить для него партию товара было слишком соблазнительным, чтобы отказываться. Если он сумеет выручить приличную цену за свой шелк, то выйдет из дела, освобождая дорогу молодым. Слишком усталый, чтобы размышлять о судьбе, Леший снял с мулов тюки. Посидеть у костра, выпить вина? Почему бы нет? Одним дымком больше или меньше, уже неважно в темноте, а огонь из-за холма никто не увидит.
Он обиходил мулов, расстелил коврик, развел костер, выпил вина, закусил небольшой лепешкой с сыром и фигами. Незаметно для себя Леший заснул и проснулся от света полной и круглой луны. Интересно, что его разбудило? Пение, приглушенное бормотание, похожее на шум далекой реки.
Он задрожал и встал, чтобы найти плащ. В голове прояснилось. Плевать на плащ, вопрос — где его нож? Он вынул оружие и поглядел на него в лунном свете. Этим ножом он обычно разрезал шелк — острый нож с широким лезвием, придающий уверенности.
Пение продолжалось. Язык непонятный, хотя он понимал много языков. Перед Лешим стоял выбор: пойти на звук, не обращать на него внимания или бежать. Ускользнуть незаметно, ведя за собой шесть мулов, вряд ли возможно. Пение слишком уж тревожное, чтобы спать под него, и он понимал, что издавать эти звуки может какой-нибудь неведомый враг. Лучше самому застать противника врасплох, решил он, после чего двинулся на звук.
На залитой лунным светом земле лежали резко очерченные тени деревьев — чернильные линии на серебристом листе бумаги. Леший покрепче сжал рукоять ножа. Между деревьями, в тридцати шагах от него, сидела некая бледная фигура. Леший двинулся к ней. Пение оборвалось. Облачко набежало на луну. Леший уже ничего не видел. Он пошел вперед наугад, передвигаясь от дерева к дереву. А в следующий миг ощутил за плечом чье-то дыхание.
Он отшатнулся назад, споткнулся о корень, упал на спину. Поднял голову, и, когда луна превратила край облака в сияющий хрусталь, ему показалось, что тени слились в подобие человеческого силуэта. Но только это был не человек, потому что у него была громадная волчья голова.
Леший вскрикнул и выставил перед собой нож, защищаясь от существа, которое как будто притягивало к себе тени, само сотканное из них.
— Не бойся меня.
Это оказался Чахлик, северянин, голос его звучал сипло от напряжения. Леший всмотрелся в темноту, убеждаясь, что это действительно его спутник, просто на плечи он накинул огромную волчью шкуру, а голова волка лежала на его голове. Он превратился в волка — в волка, получившегося из тени, шкуры, страха и фантазии.
Ветер на минуту разогнал облака, и высокую фигуру залил яркий свет луны. Камешка на шее больше не было, а лицо северянина блестело от чего-то, и руки тоже, от чего-то темного и скользкого. Леший невольно протянул руку и коснулся волчьей головы. Ощутил под пальцами что-то влажное. Поднес руку ко рту. Кровь.
— Чахлик?
— Я волк, — ответил северянин.
Облака снова набежали на луну, и Чахлик словно превратился в озеро тьмы, в которое устремились ручейками все лесные тени. В следующий миг Леший остался в ночи один.
Глава вторая
ИСПОВЕДНИК
Жеан чувствовал запах начинающейся чумы, нотку гниения, заглушавшую смрад грязных улиц, и кислую вонь в дыхании умирающих с голоду людей.
Его вынесли из сгоревшего аббатства Сен-Жермен-де-Пре ночью, его одежда насквозь пропиталась запахом пожара. Он ощутил приближение к прохладной воде, затем монахи остановились, чтобы погрузить носилки с ним в лодку, после чего он почувствовал сильную качку, которая не прекращалась всю дорогу. Он улавливал исходившее от людей напряжение в их молчании, слышал осторожные движения весел, редкие и приглушенные, затем кто-то произнес свистящим шепотом пароль.
