Марина Вишневецкая - Кащей и Ягда, или небесные яблоки
А это, оказывается, повозка в реке крениться стала. Бросились ратники со своих коней в воду — руками, плечами ее подпирать. А только всё равно скрипнула, охнула повозка, набок завалилась да и сбросила с себя в воду ткани невиданной в этих местах яркости и красоты, а тонкости и упругости до того небывалой, что даже и вода их почти не брала, так и плыли они по реке, будто большие пятна заката. Разгорелись глаза у женщин. Отлегло у Родовита на сердце. Кивнул он женщинам и их детям кивнул: забирайте, мол, это всё ваше. И вот уже, будто бусины из Веснухиной низки, покатились по склону люди. И вот уже закипела река от их тел. Кто мужей обнимает, кто ткани диковинные к себе прикладывает.
А на самом дне той повозки еще и украшения золотые таились, опустились они в песок, закопались в речное дно. Близко к воде наклонился Заяц, мальчишка лопоухий, шепотом почтительным попросил:
— Река, отдай его мне! — и тогда уже выхватил из речного песка золотой браслет. Звери на нем были изображены, друг друга в схватке обвившие, незнакомые звери, нездешние. Матери браслет протянул: — Мама, это тебе! Это я добыл!
А Веснуха и не расслышала даже. Мужа своего она обнимала, гладила, целовала — Удала.
Мог ли князь Родовит в этом шуме, гомоне, плеске расслышать, как страшно закричала его княгиня — далеко, высоко, там, в дому? А в реке закричала Яся, голову руками обхватила и медленно в реку оседать стала. А сын ее, маленький, смешной, конопатый, — Утей боги назвали, Уткой, значит, когда подрастет, — выскочил из реки и в степь побежал. Видимо, узнали они уже от людей, что Летяй, храбрый, ловкий был воин, не вернется к ним больше. И снова померещилось Родовиту: плачет, стонет в дому его княгинюшка. Приударил он буланого коня плеткой, а конь и не обиделся ничуть, конь лучше хозяина недоброе чуял, и понес своего седока через обмелевшую Сныпять, по высокому склону понес, по опустевшему, светлым воздухом трепетавшему Селищу.
Крики княгини Лиски делались всё слышней. Над бадьей кружила, ворожила девушка Лада, воду в бадье двумя руками мутила. Спрыгнул с коня Родовит и, пока коня своего привязывал, слова ее быстрые разобрал:
— Как ты, Мокошь, богиня, породила Симаргла, в единый миг и с семью мечами, так и княгине нашей дай вмиг родить! И ты Стрибог, ты, который выдохнул Перуна из губ своих, лишь имя его назвал и так породил, и ты помоги.
Изумился князь, взбежал на высокое крыльцо. В свой собственный дом войти захотел, а только дорогу ему Мамушка преградила. Стоит, молчит, не пускает.
— Там жена? — спросил князь.
Спрятала Мамушка глаза в землю:
— Да… Княгинюшка.
— Уезжал, пустая была! — хмуро вымолвил Родовит и опять в дом войти захотел.
А Мамушка только локти расширила — не позволила, залепетала:
— А может, она в речке купалась… Может, рыбку живую ам, и заглотнула ненароком. Родовит!
Вскрикнула тут княгиня Лиска неистово, страшно. Не выдержал, оттолкнул Мамушку князь. В дом вошел, на Ягодку так ни разу и не взглянул. А Ягодка, хоть и было ей четыре лета всего, хоть и не видела она Родовита долгих десять лун, от подола Ладиного отлепилась:
— Папа, — шепнула, — мой папа.
А в ладошке Ягодка немного грязи держала, хотела вместе с Ладой поворожить. Встала на цыпочки, бросила грязь в бадью — так, детское баловство. А только увидела Лада, что из этого баловства вышло, и глаза ее испугом расширились. Не стала тонуть в воде пыль земли, а лишь немного к краям бадьи разбежалась, а потом вдруг сбежалась опять и получилась фигурка: ручки, ножки, как у ребеночка, а вместо личика — морда тянется, змеиная, узкая. Хлопнула Лада двумя ладонями по воде:
— Это не нам, это нашим ворогам!
Полетели во все стороны брызги. С головы до ног Ягодку окатили. Хотела она рассмеяться. А только княгиня Лиска вдруг по-особенному как-то вскрикнула и тихо сделалось. Так тихо, что гомон и смех стал снова слышен с реки. И еще вдруг так ясно, так близко послышалось, как Ляс, старик, струны стал теребить. Следом Мамушка в доме заголосила. Выждал минутку Ляс и на крыше своей запел:
— И родился у Ягодки младший брат,
А у бога, у Велеса, — змеёныш-сын,
А у князя, у Родовита, жена умерла –
Луна белая за черный лес закатилась.
А потом запищал в дому кто-то, будто мышонок придавленный. Конь буланый заржал, рванулся, привязь вырвать хотел. Переглянулись испуганно Ягодка с Ладой, а когда опять на дом посмотрели, стоял на высоком крыльце, как снег, белый князь Родовит. На руках у него в холстине младенец лежал. Только очень уж странный был этот младенец — не кожей, а чешуйками весь покрытый, и не с лицом человеческим, а с длинной мордой. Глаза у морды светились умом, а пасть — не рот был у младенца, а пасть, — немного щерилась, и оттуда виднелись острые зубы.
— А-а-у, — в доме заголосила Мамушка. — Ушла от нас княгинюшка. А-а-у, к Закатной речке ушла… А-а-у, на ту сторону плыть! Не вернется обратно!
Горько заплакала Лада, обняла Ягодку, уткнула ее носом к себе в подол. И девочка тоже тихонько заныла.
Стоял на крыльце Родовит, что делать, не знал. А когда не ведает человек, как ему быть, он идет со своею бедою к богам. Сразу идет, нельзя с бедой медлить. И сбежал с крыльца Родовит, и пошел через княжеский двор, а потом дорогой пошел, которая через Селище вела, пылью от человеческих ног клубилась. Возвращались люди с реки, кто с мужем в обнимку шел, кто с добычей в охапку. А только видели люди, что за диво у князя в холстине лежит, и следом за князем бежали — туда, на поляну, к Перунову дубу.
3
Страшен ли, грозен ли был Велес бог? Был ли он так уж особо уродлив своей хромотой? Или тем он людей устрашал, что след от него на земле, на траве, на снегу оставался — от правой ноги, как от лапы медвежьей, а от левой, как если от кабана. Или страшнее всего человеку казалось громадное его тело, где волосом черным поросшее, а где-то и чешуей?
А только был сейчас Велес среди своих — среди нечисти мелкой, болотной, подземной, такой же лохматой, такой же шершавой как он, длиннолапой, хвостатой, ластоногой — и среди мелочи этой буро-зеленой бог Велес был краше всех. На каменном троне сидел под пещерным, каменным потолком — посреди своего неоглядного подземного царства. Низок был каменный потолок, как иглами, наростами весь пророс. Сутулился Велес, даже когда сидел — по привычке сутулился. Загнал его бог Перун, будто крота, под черную землю. Хромым сделал в нечестном бою. Честно ли это в кромешной тьме камнями с гору величиной кидаться?
Ждал вестей Велес, важных вестей. Княгиня Лиска от него должна была сына родить.
