Альвина Волкова - Сказка для злой мачехи или в чертогах Снежной королевы (СИ)
— Уйду, — кивнула я, — но только, когда ты крепко — крепко заснешь. Давай, Снежка, в этом нет ничего страшного. Я схожу по своим делам и сразу вернусь.
— Честно — честно? — воззрилась она на меня ясными глазами, полными затаенной грусти.
— Честно — честно.
— Тогда ладно, — тяжело вздохнула Белоснежка, поерзала, устраиваясь под одеялом и приминая подушку, чтобы положить голову.
Я отпустила ее плечи и отсела, чтобы не разбудить Белоснежку, когда буду вставать.
— Рита.
— Да, Снежка?
Девочка протянула руку, и маленькая ладошка легла поверх моей руки.
— Ничего.
Сердце в груди болезненно защемило. Снежка боялась остаться одна, и не в этой комнате в доме мэра, а в целом. Ее пугала перспектива, что я уйду, и уйду насовсем, как ее мама. Стало горько, ведь однажды я действительно уйду, и надеюсь, что домой. Но сердце все равно разрывалось на части. Снежка еще ребенок, и ей не ведом груз ответственности, который несет на своих плечах король Николас. Ей одиноко, а рядом нет никого, с кем можно поговорить по душам. Девочке нужна мать, Николас же привел в замок ведьму. Настоящую или нет, не важно, главное Ринари никаким образом не подходит на эту роль. О чем он думал? О защите Белоснежки? О проклятье, которого, возможно, и нет вовсе? Так лучше бы бросил все силы на то, чтобы выяснить, кто проклял их род, а не ездил по королевствам в поисках мнимого лекарства в виде ведьмы, которая и колдовать‑то не умеет. Я вздохнула.
— Снежка, клянусь, когда я буду уходить, я обязательно скажу тебе об этом.
— Правда? — посмотрела она на меня своими темно — синими глазищами.
— Правда, — погладила ее по руке и перешла на шепот, — Но, вот, что еще я тебе скажу, если кто‑то другой скажет тебя, что я ушла, знай, все очень и очень плохо.
Глаза Белоснежки превратились в два блюдца.
— Знаю, страшно, — успокаивающе погладила ее по руке, — Мне не хочется это говорить, но лучше, если ты будешь к этому готова. А пока, — грустно улыбнулась, — я буду с тобой столько, сколько смогу.
— Рита, — выскользнула из‑под одеяла Снежка, порывисто обняла меня и прошептала, — Спасибо.
— Ну, ну, — прижала ее к себе и поцеловала в макушку, — Все хорошо. Пока все хорошо. А теперь ложись в постельку, — подхватив девочку под мышки, уложила ту обратно, — Хочешь, я расскажу тебя сказку?
Но Снежка не захотела, успокоившись, что я не собираюсь ее бросать, девочка послушно закрыла глаза и мгновенно заснула. «Утомилась, непоседа, — мысленно улыбнулась я, — Сладких снов». Как и обещала, я еще чуть — чуть посидела рядом с ней и вернулась к письму.
«Лорд Лейкот, — написала я, — надеюсь, ваше настроение улучшилось и вы готовы к разговору со мной, так как мне очень важно узнать, как обстоят дела в замке».
На что мне был дан подозрительно скорый ответ:
— «Рита, ты так и будешь называть меня — лорд Лейкот? Для тебя я — Натан».
Я нахмурилась.
— «Спасибо, ваша светлость, но я, пожалуй, воздержусь называть вас по имени. Так будет лучше для нас обоих».
— «Упрямая девчонка».
«Это‑то меня и спасает», — подумала я, а в ответ написала:
— «Лорд Лейкот, прошу вас, мне важно знать, как получилось, что принцесса Белоснежка оказалась в Лиене?»
— «Моя вина — недоглядел, — могу предположить, что Натан тяжело вздохнул, этому соответствовала слишком жирная линия в написании последнего слова, — Она должна была находиться в своих покоях, а оказалась у мага и увидела то, что видеть не должна была».
— «Николас до сих пор лютует?»
— «К сожалению, да. Потеря Боцифара стала сильным ударом по королевской гордости. Давно не видел Его Величество в такой ярости».
— «Есть пострадавшие»?
— «Да. Но все под контролем».
Я отложила перо, размяла вмиг похолодевшие пальцы, после чего снова взялась за него, и, обмакнув в чернила, вывела:
— «Лорд Лейкот, не пытайтесь обмануть меня вашим: „все под контролем“. Я понимаю, что вы не хотите тревожить меня, но уверяю вас, ваши недомолвки пугают сильнее. Скажите, кто пострадал? Сколько их? Чем мы можем им помочь?»
Несколько мучительных минут Натан не писал, и я начала смотреть на пустой стол почти с ненавистью. Наконец, листок приземлился на столешницу, и я с нетерпением вчиталась в красивый, но убористый почерк графа.
— «Рита, ты ни чем не можешь им помочь. От гнева Николаса пострадало двадцать человек. Все они живы. Я выделил людей, чтобы за ними ухаживали, но не уверен, что без должного ухода все они выживут. Его Величество себя не сдерживал».
Мой рот наполнился вязкой слюной. Что, значит, не выживут? Что значит без должного ухода? Что там вообще происходит?!!
— «Что с Роди?» — коротко написала я, чтобы Натан не заметил, как задрожали мои руки.
— «Он жив».
— «Что с ним, лорд Лейкот?» — постаралась я не сломать кончик пера.
— «Прости, Рита, но он еще не приходил в себя».
Я побледнела и написала:
— «Лорд Лейкот, я хочу знать, что с алхимиком»?
— «Раны глубокие, заживают медленно, но он держится».
С ужасом перечитав последнюю строчку, я закрыла глаза и до боли закусила нижнюю губу. Раскаяние накатило на меня жгучей волной. Боже, лучше бы я оставила Роди в покое, — целее бы был. Сбежал бы из Волчьей насыпи, нашел бы другую деревеньку, обосновался бы и жил дальше, а теперь…
— «Кто их лечит?» — быстро черканула я, начиная вспоминать, кто в замке, кроме Ирона умеет лечить.
— «Как я уже писал, я приставил к ним сиделок».
— «Из них есть хоть один лекарь?»
— «Нет. Но все они бывшие стражи, так что первую помощь оказывать умеют».
— «Надеюсь, заживляющий мазь они используют»?
— «Какую мазь, Рита, в замке сейчас нет ни лекаря, ни мага. Привести кого‑нибудь из города не представляется возможным — Николас ходит все еще нервный, нам нечем их лечить».
— «Что, значит, нечем»?!!
Я отложила перо, но листок удержала, чтобы не исчез раньше времени. Внутри меня все клокотало, но надо было взять себя в руки.
— «У Ирона в подвале на третьей полке стоит банка с изображением змея, кусающего себя за хвост — это лечебная мазь. Используйте ее. Первым делом вылечите Роди. Он хоть и не лекарь, в прямом смысле этого слова, но знаний в этой области у него больше, чем у кого либо».
Показалось, что с момента, когда я дописала строчку, и лист исчез, и вернулся снова, возникло какое‑то напряжение, которое усилилось, когда я прочитала:
— «Рита, почему ты так беспокоишься за алхимика»?
Удивленно приподняв брови, я ответила:
