Алексей ПЕХОВ - Ночь в Шариньильском лесу
– А жаль, жаль. Бастилия нам бы после победы пригодилась, – ответил кто-то из рядов двигающейся шагом кавалерии роялистов. Все знали, что Бастилии уже нет, но старых словечек сложно избавиться. Кто мог знать, что грозная и неприступная крепость-тюрьма рухнет в одночасье? А вместе с ней рухнет и монархия вместе со всей Францией?
Туман был все таким же густым, и мне приходилось только предполагать, каково расстояние до позиций противника. Очень не хотелось попадать под картечь орудий. Так я себе объяснял свою трусость, хотя правда была в другом. В регулярных войсках, перешедших на сторону новой Франции, оказалось слишком много дворян. Моих знакомых, друзей, наконец! И сражаться против них… Я честно боялся, что рука, повенчанная в сегодняшней битве с тяжелым прусским палашом, дрогнет. Не все добровольно предали короля. У многих семьи взяты в заложники, а после сентябрьской резни, которую чернь устроила аристократам, никто не сомневался, что станет с заложниками, если вынужденные воевать отцы, мужья и братья дрогнут. Национальная гвардия четко следила за интересами Конституции и отравляла на гильотину всех без разбору.
– Кстати, любезные! – Луи обратился ко всем, кто мог слышать его в свалившихся на землю облаках. – Не советую сдаваться в плен. Мы теперь контрреволюционеры и эмигранты, вернувшиеся, чтобы спасти монархию и нашего славного Людовика с семьей! Поэтому враги с удовольствием отправят всех сдавшихся на гильотину на потеху всему Парижу.
– Не отправят! – после месячных ожиданий в княжестве Майнц, Жерар готов был убить любого поющего «Марсельезу» голыми руками. – Мы им покажем!
К сожалению, я так не думал. Идти на пушки, ой как не улыбалось!
– Сколько времени? – спросил один из дворян, придерживая так и норовившего пуститься в галоп коня. Я не знал этого человека, его лагерь располагался в Кобленце. Один из множества мелких дворянчиков, какой-нибудь маркиз, которому тоже, видимо, пришлось не сладко в этот год. Невозможно узнать имена нескольких тысяч высокородных эмигрантов, решивших вернуться в родную Францию вместе с австро-прусскими войсками для освобождения плененного короля и разгрома проклятой Республики.
– Где-то около полудня, – я пожал плечами. Солнца не видно, а определять время по клубящимся щупальцам тумана я пока не научился.
– Полудня? – Жерар выпучил глаза. – И такой туман! Воистину! Бог на нашей стороне.
– Или Дьявол, – уныло протянул неизвестный дворянин.
Впереди послышалась барабанная дробь готовых пойти в атаку пруссаков. Возбужденный ропот пронесся по рядам нашей кавалерии. Сейчас начнется. Скоро придет и наша очередь идти в бой.
Сильные порывы ветра, неожиданно подувшего с востока, разогнали одеяло тумана, как волк разгоняет отару испуганных овец. Белесое покрывало разорвалось, разлетелось рваными лоскутами по всему полю битвы, и перед нами оказались силы Республики. По всему фронту укреплений в воздух взлетели сизые пороховые облачка, а затем картечь орудий Дюмурье, посыпавшаяся градом на солдат, разбила ровные ряды прусской армии. Сквозь грохот пушек слышались крики и стоны умирающих. Картечь, словно смерть, острой косой прошлась по рядам наступающих, разметав тела людей, словно злой ребенок, разбрасывающий надоевшие ему игрушки. Каре дрогнули, но солдаты, подбадриваемые офицерами, двинулись дальше, оставляя за собой мертвых и раненых товарищей.
– Готовсь! – полетело по рядам, и мы стали выстраивать лошадей в атакующий порядок. Моя рука судорожно сжала тяжелый палаш.
Прусские солдаты дали ружейный залп, но он вышел каким-то неровным и нервным, и пропал втуне. Ответный залп орудий решил скоротечную битву в свою пользу. Картечь, выпущенная практически в упор в плотные группы солдат, нанесла по прусскому самомнению катастрофический удар. Солдаты дрогнули и побежали. Республиканские орудия, не переставая, стреляли им в спины. Ядро просвистело над головой, и я инстинктивно пригнулся, когда за спиной раздался резкий хлопок взрыва и полное боли ржание лошади.
– Вот вам и победа! – зло выругался Луи.
– Отступаем! Отступаем! – пронесся приказ по нашим рядам.
Я яростно ругнулся и, развернув коня, устремился за позорно отступившими дворянами, так и не побывавшими сегодня в битве…
Бой продолжался до самого вечера. Противники отвечали друг другу орудийной канонадой, стараясь не вступать в рукопашную. Обе стороны потеряли по полтысячи человек, сраженных ядрами и картечью. К середине дня армия оправилась от пережитого шока, но командующий медлил, и не отдавал приказ об атаке, отдав распоряжение о продолжении обстрела.
К вечеру битва затихла. Просто как-то разом, как будто сговорившись, смолкли пушки с обеих сторон. А потом началось безумное по своей тоскливости и ничего не деланью противостояние, без единого выстрела. Оно длилось и длилось.
Наш боевой дух постепенно приходил в упадок. Солдаты ходили хмурые и злые. То и дело вспыхивали ссоры и драки между полками.
На седьмой день бездействия мне все так опротивело, что, напившись, я обозвал прусского офицера и всю его армию сборищем трусов. Слово за слово и стихийно вспыхнувшая ссора, а затем утренняя дуэль окончилась плачевно. Для прусского офицера. Мой тяжелый палаш опустился ему прямо на голову, офицера не спасла даже его легкая кавалерийская сабля, да и фехтовальщиком он оказался, если честно, неважным.
Когда дуэлянт, обливаясь кровью, рухнул на землю, я понял, что дуэль плачевно окончилась не только для моего противника. За убийство офицера прусской армии полагался военный трибунал, а затем и расстрел. И, несмотря на то, что мой род один из древнейших во Франции, меня ожидала черная повязка на глаза, барабанная дробь и грохот ружей.
Я воспользовался мимолетным замешательством, воцарившимся на месте трагедии среди секундантов пруссака, и, несмотря на хмель, шумящей в голове, послушался совета Жерара и бежал. Дуэль произошла на окраине леса и не долго думая, я устремился в самую чащу, теша себя надеждой, что военная жандармерия не будет преследовать человека по дремучему лесу, тем более что им сейчас не до меня.
Так, ранним утром я и оказался в Шариньильском лесу. На протяжении веков королевские династии приезжали сюда на охоту. Лес много видел на своем веку. Великий и дремучий заповедник, в котором можно было найти любого зверя, начиная с мелкого и трусливого зайца и, заканчивая огромным и свирепым кабаном-секачом, на которого с пиками так любил охотиться Карл Девятый. До сих пор лес хранил множество тайн, и никто, кроме королевских егерей и лесников местных баронов не знал, что скрывается в его таинственных изумрудных глубинах. Говорили, что если захотеть, в Шариньильском лесу можно встретить дриаду или фею или еще какое-нибудь волшебное создание. Лес зеленым бастионом протянулся на десятки лье и сейчас, в середине осени, он все так же молча нависал надо мной зеленой и могучей неприступной стеной, не спешившей сменить одежду на золотые цвета осени. Единственной дорога для меня была через этот лес. Позади прусская казнь, а посмей я высунуть нос в этой провинции, казнь на гильотине от сторонников Республики. Оставался лишь один шанс. Пройти лес насквозь и выйти из него в местах, где Республика еще не так сильна. А затем? Затем в Майнц, где доживает век старая и любимая тетушка по отцовской линии, которая приютит в поместье родного племянничка. Единственное место, куда я, лишенный всего состояния проклятой Революцией, могу отправиться. Как все-таки жестока жизнь…
