Джо Аберкромби - Красная Страна
— Ха.
Она отогнала мысль, как надоедливую муху. Высокие надежды были роскошью, которую она не могла себе позволить.
— По моему опыту земля не стремится что-то отдавать. Не больше, чем остальные сквалыги.
— У тебя его много, так ведь?
— Чего?
— Опыта.
Она моргнула, отдавая ему бутылку.
— Больше чем ты можешь себе представить, старик. — Черт возьми, намного больше, чем у большинства золотоискателей, это точно. Шай тряхнула головой, глядя, как подъезжают новые толпы — несколько почтенных граждан Союза, судя по их виду, одетых скорее для пикника, нежели для долгого путешествия через несколько сотен миль беззаконной пустоты. Люди, которые должны бы наслаждаться своими комфортными жизнями, внезапно решили, что у них есть шанс загрести больше. Шай размышляла, сколько времени пройдет, прежде чем они похромают обратно, сломанные и сломленные. Если им удастся вернуться.
— Где Галли[4]? — спросил Вист.
— На ферме, присматривает за моими братом и сестрой.
— Давненько его не видел.
— А он давненько здесь не был. Говорит, тяжело ездить на лошади.
— Стареет. Как и все мы. Когда увидишь его, скажи, что я по нему скучаю.
— Если б он был здесь, он выпил бы твою бутылку в один глоток, и ты бы проклинал его имя.
— Наверняка. — Вист вздохнул. — Так всегда с тем, о чем скучаешь.
Тем временем Ламб[5] продирался через наполненную людьми улицу; несмотря на его сутулость, копна его седых волос виднелась над головами вокруг него, и выглядел он даже более жалко, чем обычно.
— Что тебе дали? — спросила она, спрыгивая с фургона.
Ламб вздохнул, словно знал, что будет дальше.
— Двадцать семь? — грохот его голоса поднялся на конце, делая из фразы вопрос, но на самом деле он спрашивал: «Сильно ли я проебал?»
Шай потрясла головой, языком надавив на щеку, показывая ему, что его проёб на полпути к полному.
— Ты — разновидность чертова труса, Ламб. — Она ударила по мешку, поднимая облако пыли от зерна. — Я два дня тащила их сюда, не для того, чтобы подарить.
Он вздохнул немного сильнее, обветренное и запыленное седобородое лицо сморщилось вокруг старых шрамов.
— Я не силен в торговле, Шай, ты сама знаешь.
— Напомни мне, в чем ты силен? — бросила она через плечо, шагая к Рынку Клая[6]. Она подождала, пока стадо блеющих пестрых коз пройдет мимо, затем проскользнула сквозь толпу на другую сторону. — Ну, кроме таскания мешков?
— Это уже кое-что, не так ли? — пробормотал он.
В лавке было даже оживленней чем на улице, пахло пиленым деревом, специями и плотно набитыми потными телами. Ей пришлось продраться между клерком и черномазым южанином, который пытался что-то объяснить на языке, который она никогда не слышала; затем вокруг стиральной доски, свисавшей с низкой балки, задев ее локтем; затем она прошла мимо хмурого духа, его рыжие волосы были сплетены с ветками, на которых все еще были листья. Все эти люди пробирались на запад, думая о деньгах, и горе торговцу, который бы попытался встать между Шай и ее выручкой.
— Клай?! — взревела она. Шепотом ничего не добьешься. — Клай!
Торговец нахмурился, пойманный в середине взвешивания муки на весах высотой с человека.
— Шай Соут в Сквердиле[7]. Неудачный денек.
— Похоже на то. Тут ведь полный город болванов, которых тебе надо обжулить. — Она выделила последнее слово, заставив несколько голов повернуться, и Клай уткнул в бока свои большие кулаки.
— Никто никого не обжуливает, — сказал он.
— Пока я слежу за делами.
— Я и твой отец согласились на двадцать семь, Шай.
— Ты знаешь, что он мне не отец. И ты знаешь, что ни хрена не договорился, пока я с этим не согласилась.
Клай поднял бровь на Ламба, и северянин уставился прямо в землю, двигаясь в сторону, словно пытаясь исчезнуть с глаз долой. Несмотря на всю его массу, у Ламба был слабый взгляд, и он отводил его, стоило кому-нибудь на него взглянуть. Он мог быть милым человеком и работягой, и он честно заменял отца Ро и Питу, и Шай тоже, если она давала ему шанс. В целом неплохой человек, но, видят мертвые, он был разновидностью труса.
Шай было стыдно за него и из-за него, и это ее раздражало. Она ткнула пальцем в лицо Клаю, словно это был обнаженный кинжал, который она без сомнений пустила бы в дело.
— Сквердил странное название для города, где так ведут дела! В прошлом году ты платил двадцать восемь, и у тебя не было и четверти нынешних покупателей. Я возьму тридцать восемь.
— Чего? — Голос Клая взвился даже выше, чем она предполагала. — У тебя там золотые зерна?
— Именно. Высшее качество. Смолотые моими собственными сбитыми в кровь руками.
— И моими, — добавил Ламб.
— Цыц, — сказала Шай. — Я возьму тридцать восемь, и хрен ты меня сдвинешь.
— Не делай мне одолжений! — взбесился Клай, жирное лицо изрезалось гневными морщинами. — Только потому, что я любил твою мать, предлагаю двадцать девять.
— Ты никогда не любил ничего, кроме своего кошелька. Что угодно меньше тридцати восьми, и я скорее сяду напротив твоего магазина и стану предлагать всем этим проходящим чуть дешевле, чем предлагаешь ты.
Он знал, что она это сделает, даже если это будет ей не выгодно. Никогда не угрожай, если хотя бы вполовину не уверен, что выполнишь угрозу.
— Тридцать один, — выдохнул он.
— Тридцать пять.
— Ты задерживаешь всех этих хороших ребят, самолюбивая сука! — Или она показывала хорошим ребятам, сколько он прибыли выжуливает, и рано или поздно до них дойдет.
— Они отбросы, и я буду их задерживать, пока Иувин не вернется из земли мертвых, а это значит тридцать пять.
— Тридцать два.
— Тридцать пять.
— Тридцать три, и можешь заодно сжечь мой магазин, когда уйдешь.
— Не искушай меня, толстяк. Тридцать три, и добавь пару тех новых лопат, и немного корма для моих волов. Они жрут почти столько же, сколько ты. — Она плюнула на ладонь и протянула ему.
Клай скривил рот, но так же плюнул, и они пожали руки.
— Твоя мать была не лучше.
— Терпеть ее не могла. — Шай локтями пробила себе дорогу назад к двери, оставляя Клая выпускать свое раздражение на следующего покупателя. — Не особо трудно, так ведь? — Бросила она Ламбу через плечо.
Большой старый северянин теребил мочку уха.
— Думаю, я бы лучше остановился на двадцати семи.
— Это потому что ты разновидность чертова труса. Лучше сделать, чем жить, боясь этого. Разве не ты мне все время это твердил?
