Сборник - Русская фэнтези-2009. Разбить зеркала
– Угадали, милорд! Собирался. Мечтал играть героев-любовников! Таких, как Ромео у мистера Шекспира. До сих пор помню диалог из второго акта. «О, светлый ангел, вновь заговори! Собой ты лучезаришь ночь, подобно крылатому посланнику небес…» Говорят, милорд, у меня неплохо получалось.
Акула, кажется, не шутила.
– Так вот, – лорд Джон кивнул, успокаиваясь, – о злопотребляющих и злоумышляющих. Мне нужен тот, кто выглядит и держится пристойно. Как… ну, допустим, как солидный негоциант. Чтоб мог обсудить деловой вопрос. Продажу партии виргинского хлопка, к примеру, или кубинского сахара. Походите, присмотритесь… Два дня вам хватит?
Желтые зубы клацнули.
– Да, милорд! Сделаем в лучшем виде!
– Хотелось бы убедиться. Не от недоверия к вам, мистер Бейтс, а для рутинной проверки. Сами говорили: взгляд со стороны очень важен…
– Конечно, друг мой. Зеркало дает лишь плоское оптическое изображение, к тому же сильно искаженное. Сие можно прочесть в каждом учебнике…
Лорд Джон не выдержал – вздрогнул. Осьминог нервно сплел щупальцы; сквозь поры на лбу проступил холодный пот. На миг хозяин кабинета пожалел, что когда-то пустил на свой порог человека, назвавшегося Чарльзом Бейтсом. Того, кто заговорил с Джоном Расселом его собственным голосом.
В давние годы лорд Джон узнал очевидную, хотя и огорчительную подробность. Человек не слышит себя – точнее, слышит иначе, чем окружающие. В юности это обстоятельство его сильно расстроило.
Возможность слышать свой настоящий голос лорд получил недавно.
– До сих пор не можете привыкнуть, милорд?
– Признаться, да… – Для спокойного ответа понадобилось собрать все силы. – Вы бесподобны, мистер Бейтс.
– Вы мне льстите, друг мой!
Исчезло «кар-р-р!». Сгинули бакенбарды. Все изменилось разительным образом. В кабинете беседовали два лорда Джона. И только пошив фрака выдавал самозванца.
– Я сейчас подумал… Третий сын лорда Гаррет-Коллей выше вас на целую голову. Это не помешает?
– Нисколько. Если мне не придется быть третьим сыном слишком долго. Полчаса вас устроит?
– Вполне. Но я хотел сказать другое, мистер Бейтс. В ваших способностях я не сомневаюсь, они уникальны. Наш общий друг вручил мне настоящее сокровище, познакомив нас…
Голоса сливались в один, словно некий безумец в вечерний час вздумал беседовать с самим собой.
– Не пора ли поговорить откровенно? Мы сотрудничаем давно, но вы ни разу не спросили о цели нашей деятельности. Это неправильно. Мы – не преступники, не душегубы из Сохо. Мне казалось…
– Мне тоже казалось, милорд. И даже виделось. Подземелье Тауэра, к примеру. Когда меня начнут бить кнутом, лишние знания станут опасным багажом.
– Вам не хочется произносить слово «заговор»?
– Мне даже не хочется слышать его, милорд.
Двойник остался серьезен. Меж бровей обозначились неожиданные складки, затвердел подбородок, взгляд налился тяжелым металлом. Теперь двух людей различил бы кто угодно.
– Напомню, что в день нашего знакомства мы договорились: его величество и члены королевской фамилии неприкосновенны. Я люблю свою страну, милорд. Пусть ею правит пьяница и развратник Георг, осмелившийся поднять свое копыто на ее величество королеву Шарлотту, да будет ей тепло в раю! Он, конечно, изрядное собачье дерьмо, но… Боже, храни короля! Все прочее в вашей власти, милорд, однако избавьте меня от подробностей. Мне вполне достаточно знать, что в результате ваших затей кое-кто из джентльменов, учившихся в Итоне, лишится своих причиндалов.
Чужие губы на чужом лице повторили чужую улыбку. Вернее, хотели повторить. Но по тонкому породистому лицу, окончательно разрушая сходство, расползлась кривая ухмылка, обнажив желтые акульи зубы в три ряда.
Лорд Джон понял – еще миг, и он закричит.
– Извините, милорд. Д-дверь! Забываюсь… Воистину, настоящее подобие может даровать лишь Господь. Поэтому я стараюсь улыбаться как можно реже. Еще раз прошу прощения…
Последнюю фразу он договаривал, отвернувшись к стене. Лорд Джон поспешил перевести взгляд на камин. Зелень, желток; багровые пятна…
– Бом!
Таинственный колокол вовремя подал голос. Гость стал прежним – широкоплечим мужчиной средних лет. Рыжие бакенбарды, лицо в сетке морщин, вывернутые ноздри…
– Мне пора, милорд. Извольте назвать имена эмигрантов. И адреса, если вы хотите, чтобы я занялся делом завтра с утра.
– Адреса? Конечно…
Хозяин кабинета шагнул в сумрак, где прятался огромный стол, нашарил огниво, долго высекал искру. Огонек восковой свечи разгорался без охоты. Лорд Джон подумал, что гость скоро уйдет, а ему суждено остаться здесь, наедине с темнотой и колоколом.
– Бом… – глухо согласился дальний звон.
Где же ты спрятан, колокол? Не в церкви, не на кладбище, не на пристани…
– Итак, четыре претендента, мистер Бейтс. Напрягите память – записи в наших… э-э… затеях исключены.
– Да, милорд! – Свет отразился от желтых клыков.
2О, ярче факела ее краса
Ночные осияла небеса…
Любопытная Луна, выглянув из-за тучи-покрывала, прислушалась, недоумевая: «Кто поздним вечером на пустынной улице декламирует монолог Ромео?» Наверняка безумец-влюбленный, в чьей душе сладостным эхом поют строки Великого Барда. Но где? В центре Лондона, где днем густо, ночью же пусто? Отъявленные романтики – и те стараются лишний раз не прогуливаться в такой час.
Здесь вам не средневековая Верона, друзья. Здесь – столица Великобритании. А на дворе – на улице с погасшими фонарями – XIX век, считая от Рождества Христова. В наше цивилизованное время, в счастливую эпоху прогресса и либерализма, с заходом солнца лучше сидеть дома. Чем безлюднее улицы – тем ниже статистика преступности.
Молчаливые громады домов. Голуби спят на перилах балконов.
Д-дверь! Какой уж тут Ромео!
Она горит алмазною серьгою,
Для бренной жизни слишком дорогою,
У чернокожей ночи на щеке…
У Небес – зоркий глаз. Луне хватило мгновения, чтобы увидеть безумца. Влюбленный? Кто? Рыжий страхолюда, которого в ночные сторожа не запишут – побрезгуют?! Ледяная богиня напрасно сомневалась. Более того, она сумела расслышать шепот прохожего. Шевелились губы, рождая не слова – тени слов:
Прочь, доброта слюнявая! Веди
Меня, пылающая взглядом ярость…
Декламатор помнил пьесу наизусть. Когда-то читал вслух, репетировал перед мутным зеркалом. Подсказывая текст, умница-память скрывала все прочее – то, чего не было, не было, не было…
Не было!
Он не учил Шекспира по книге с пожелтевшими страницами, найденной в отцовской лавке. Не ездил вслед бродячей труппе по Южной Англии, желая увидеть, как играют Кин и Сиддонс. Не копил медяки на билет в «Друри Лейн». Это был кто-то другой, хотя его тоже звали Чарльзом Бейтсом.
